Почитал я как-то на досуге, под водочку, родимую, Петрарку. Мне так понравились его возвышенные стихи, что и я в том же духе начал творить. Вот, думаю, прославлюсь, наконец-то!
Написал скоропостижно парочку сонетов, принес их в редакцию нашей районной газеты.
- Гонорар давайте, - говорю, - очередные шедевры рождены!
А редактор наш сморщился. Так утомленно, так нелюбезно, и отвечает мне: «Это ваше эпигонство будет непонятно простому народу. В наше время ваша напыщенная архаичность..., простите, возвышенность слога вызовет у читателя лишь смех. Стихи должны отражать современную жизнь народа, его чаяния, быть понятны ему, воспевать трудовые будни. А ваши стихи непонятны даже мне, тем более они будут непонятны и простому народу. Уверен, что выражаю не только свою точку зрения».
Меня, конечно, огорчила такая точка зрения непростого народа.
- Что же вам непонятно? - спросил я, - давайте, объясню!
- А вот объясните, - завелся он, - объясните вот эти строки!
И ткнул пальцем прямо в шедевр. Я стал читать:
Я прочувствовал последнюю строку и ринулся горячо объяснять: «Первые три слова обращены к любимой женщине, остальные здесь ни при чём. Она ревнует меня. Да так больно! Что ж тут неясного?! Хватает скалку и лупит ею меня, куда попадёт. А мне, хоть и попадает, но приятно это – любит, значит. А дух её клокочет! Шипит, стерва, плюется! Страстно, иногда молча, тарелки колотит о мою личность. Укоризненно так колотит! Пока все не перебьет. Ну, и познать желает. Орёт: «Когда ж, кобель, успокоишься, когда по бабам бегать прекратишь?! Сдох бы лучше»! Да все же понятно! Вся актуальность жизни отражена, лучше некуда»!
Редактор с сочувствием и понимающе посмотрел на меня: «Это так, - вздохнул он. - Но всё же, пишите проще и, лучше, уж без такой любви».
Через день я вновь требовал гонорар, потрясая очередным своим шедевром:
Ясно, что над буквой «Е» я, по совету Карамзина, поставил две точки.
Редактор прочитал, посмеялся: «Фольклором увлеклись»? Одобрительно посмотрел на меня: «Да. Простому народу фольклор всегда понятен. Но (тут редактор стал серьезным) печатать это не буду, иначе меня не все поймут». Вспомнив про непростой народ, я вновь огорчился. Остатки получки у меня жена отобрала, поэтому жить без гонорара решительно не хотелось, невозможно было уже так жить. Вот и написал этот рассказ.