Читаю Вовенарга: «Порок сеет раздор, доблесть бросается в бой...». А вот и подтверждение этому – картинка, зарисованная с натуры.
Будучи в Холмогорах, наблюдал я мимоходом, как два, крепко влюбленных в водочку, русских мужичка, явно закадычные друзья, сидели мирно возле забора Неважно, чей забор. Важно то, что сидели хорошо. Правда, в луже, так как тот забор возле лужи заканчивался, и по этой простой причине не мог дальше поддерживать людей в трудную минуту. Я видел третьего – он шёл своими трудолюбивыми руками вдоль того же забора за теми двумя, и, обнаружив их в луже, изрек сурово: «Свиньи! В луже валяются!» Он ещё не знал правды. Он думал, что забор здесь поворачивает...
Вздорный человек – видит соринку в глазу ближнего, а у себя и бревна не замечает. Не о нём речь. Волны лужи сомкнулись над ним... Те двое занимали мое внимание, пока я привычно проходил мимо. Один из них был запасливым, имел в кармане пару орехов. К тому же, он, видимо, из тех людей, которые не любят терять драгоценное время зря. Освоившись, мужичок деловито принялся грызть прочную скорлупу. Второй мужичок сказал: «И мне дай!», протянув руку. Ответ расстроил его. Алчность одного и скаредность другого – вот ужасные пороки, нарушающие мир и угнетающие душу.
Взалкавший стал хныкать от обиды и даже, сморщив испитое личико, заплакал горько и безутешно, отвернулся от приятеля, пополз прочь. Судьба-злодейка отказала ему и в этом маленьком, невинном удовольствии – погрызть орех. Внезапно обидчик стал беспокоиться. Из его нечленораздельных воплей я понял, как сильно гложет его совесть, как до боли стыдно ему перед другом за свою жадность. Поступью иноходца он догнал оскорбленного, всунул ему орех между губ. Покровительственно так, по-дружески.
Ещё всхлипывая, еще страдая, но больше от раскаяния, от стыда за свою алчность, от осознания отвратительной сути этого порока, некогда обиженный не стал усугублять раздор, а выразил движениями лица и головы радость и признательность другу за его благородный, душевный порыв. Затем он, пытаясь разгрызть орех, опрометчиво вознес руку ко рту и, лишенный этой точки опоры, внезапно рухнул. Фонтан брызг. Плеск волн. Лишь орех-поплавок указывал место падения.
Доблестно, как в бой, с поднятой палкой, с некоторыми – для цензуры скажем просто – словами, расплёвывая на ходу семечки, метнулось к луже женское существо. Бац! Палка взметнулась вновь. Бац! «Иди домой!.. К матери!..» Поставленный за шиворот на ноги, обладатель орехов напоминал мне корову, мотающуюся под бичом пастуха.
Да! Не будь на свете доблестных людей, идилия мира никогда бы не нарушалась.