Готня. Люди, Годы, Жизнь.

Геннадий Бобро

И к миру где все поровну
Судьба мела нас веником
А мы смотрели в сторону
И было все до фени нам
И в этой вечной осени
Сидим с тобой два голых тополя
А смерть считает до семи
И утирает сопли нам
Белая река капли о былом
Ах река-рука поведи крылом
Я тону и мне в этих пустяках
Ты рюмка на столе ты небо на руках

* * *

Cерым декабрьским утром, в нашу тесную комнатку на Москалевке пришли несколько шумных, молодых мужиков, с помощью которых мои родители погрузили в кузов старенького "Студебеккера" все наше добро. Отец деловито сел к водителю в кабину и повез скарб на станцию, грузиться в вагон.

Мы же с мамой остались в пустой комнате, где теперь уже как-то отчужденно продолжала топиться печь. Знакомая, до последнего гвоздика в стене, тесная комнатушка, в которой прошло мое раннее детство, вдруг стала какой-то неуютной, большой и чужой. Меня, третьеклассника, охватило смутно-тревожное чувство ожидания перемен. Куда? Зачем? А как же мои друзья с Заиковки! И где же мы будет теперь жить? А школа там есть? Последний вопрос очень волновал меня, поскольку к нынешней своей переполненной, тесной, неуютной школе, в которой мы сидели по трое за партой, я не питал особой привязанности и в тайне надеялся, что там, в этой новой загадочной стране - Готне, уж как-нибудь удастся, удивительным образом, обойтись и без школы.

Тогда-то я впервые и услышал от мамы это чужое и непонятное слово "Готня". Времена были очень трудные, семья жила впроголодь и мои родители не могли прокормить двух детей, себя и кота на урезанную зарплату (половину зарплаты выдавали тогда фантиками сталинских займов) инженера и медсестры в городе. Поэтому, отец, получив должность в Готне, немедленно повез семью в поселок, ближе к земле, к натуральному хозяйству .

После короткого, почти походного обеда, мама изловила нашего кота, засунула его, отчаянно боровшегося за свободу и независимость, в потертую, кирзовую, черную сумку, застегнула на ней "молнию", оставив небольшую отдушину и вручила ее мне, тем самым назначив меня старшим в этой паре… Все, назад дороги теперь не было. Только вперед... В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов - кричал Чацкий. В Готню! - кричали мы с котом. Кот не стесняясь, я же, правда, молча, про себя... В загадочную, неведомую, как дальний космос, Готню...

Пока мы ехали в высоком, деревянном как старинный дилижанс, дребезжащем трамвае на Южный вокзал, кот тревожно орал и трепыхался в сумке. Его, как и меня томила неизвестность… Много позже, возвращаясь в воспоминаниях к этим событиям, я был уверен, что мне знакомы ощущения первых астронавтов, в кабине взлетающего космического корабля, покидающего родную Землю.

Вот и вокзал, новый, громадный вокзал. Белая, помпезная, сверкающая свежими красками и лакированным деревом послевоенная новостройка. С росписными как в храме стенами и высокими сводчатыми потолками. Сразу стало светло и просторно. Снаружи, на подоконниках больших окон и карнизах сидели сытые голуби, сизые и "жаркие", и так как я уже чувствовал себя в одном мире с ними, то мне было очень жаль, что они так поспешно, пугая и себя и меня, рассыпались куда попало при моем приближении к стеклу, торопливо хлопая свистящими крыльями. Это, впрочем, не мешало им тут же опускаться на лестницы и вокзальные скамейки и снова начинать гулкое, сердито-ласковое воркование, топчась на одном месте с раздувающимися зобами.

Пятичасовая болтанка в угрюмом, слегка угарном вагоне, пропахшим влажными овчинами и смазанными дегтем сапогами... Полупустой довоенной постройки, старый вагон, освещенный по проходу тремя подслеповатыми керосиновыми фонарями... Длинные остановки на разъездах через каждый пять минут пути... Приглушенные, бубнящие голоса за перегородкой. Проходящий по вагонам наряд железнодорожной милиции, в длинных, николаевских, синих шинелях, черных каракулевых кубанках, с револьверами и короткими саблями по бокам... Серые, кряхтящие, закутанные, тени с корзинами и мешками... И вот, когда уже мой подопечный, кот, обессилел от мытарств и затих, а я исчерпал без малейшего остатка свое и мамино терпение, по вагону, прошел усатый и рябой проводник в засаленном овчинном кожухе и сипло выкрикнул, наконец - "Готня!".

Готня тонула в сырых сумерках.. Зажигались на станции тусклые лампочки под жестяными колпаками и тянуло крепким паровозным дымом. Со всех сторон вокзальный островок- перрон теснили сотни грузовых вагонов, вокруг лязгали буфера, крякали сигнальные рожки стрелочников и тонко покрикивали две подслеповатые маленькие маневровые «овечки» с огромными, дымными трубами, таскающие взад-вперед темные тени-силуэты платформ и полувагонов.

Пока я разглядывал в непогожих сумерках эту картину с утопающими во мгле рельсами, небо все ниже нависало над нами и в морозной дали начали появляться те бледные неуловимые огоньки и мерцающие звездочки, которые всегда мелькают в утомленных глазах путника в зимние ночи…

К нам подошел коренастый мужичок в стеганном ватнике, таких же штанах, валенках с калошами и в шапке-ушанке. Он представился порученцем, который встречает нас и готов отвести в наше новое жилище. Подхватив большую часть наших тюков с поклажей, Сергей Дырда (так звали нашего нового знакомца, оказавшегося к тому же еще и открытым, добрым человеком) повел нас через пути, куда-то в чернильную тьму. Переступая через десятки рельсов и не без опаски озираясь вокруг, обходил я сверкающий огнями, огромный черный магистральный локомотив ФД, пышущий тяжелым маслянисто-железным запахом и сырым теплом.

Шли не долго. Сразу за железнодорожными путями лежала накатанная санями-розвальнями дорога , а за ней, в полусотне метров, стоял красный кирпичный дом, в котором мне и предстояло прожить следующие десять интересных лет...

Присыпанный снегом широкий двор, ряд кирпичных сараев, палисадник, сад за домом ... Вдоль невысокого забора, ограждающего двор, ряд заледенелых райских яблонь и шеренга темных кустов. Ветер дует в лицо, засыпает с шипением кусты поземкой, отрывает и уносит их почерневшие сухие листья, и, глядя на них ощущаешь себя затерянным в пустыне, среди ночных зимних сумерек…

В этот момент, вдруг, как глас небесный, за спиной раздался истошный, дикий, трехкратный железный вопль. Кот в моей сумке совершил сальто-мортале и издал душераздирающий крик, по силе не намного слабее паровозного. Круто повернувшись я увидел как черный мастодонт, с которым я только что разминулся на железнодорожных путях, включил лобовой прожектор, несколько раз тяжело фыркнул, окутался облаком белого пара, дико напрягся всем своим огромным корпусом, весь, до самой последней заклепки, и, наконец, дернул, сдвинул длинный грузовой состав, вдоль которого волной от головы к хвосту прошла звенящая судорога. Быстро набирая скорость, отчаянно стучащий сотнями колес по стыкам и стрелкам, поезд рванулся на запад. Вцепившись в последний вагон его изо всех сил помогал разгонять на подъем паровоз-толкач.

В доме нас ждала жена Сергея Ивановича. Печь топилась, было сухо, чисто, уютно и тепло. Остро и пряно пахло акациевыми дровами и чем-то очень вкусным. Выпущенный из заточения кот, был накормлен и мы с ним отправился знакомиться с новым жильем. Две комнаты, кухня-столовая, теплый тамбур, и большой чулан… Чулан... Это его хозяйство... Там ведь живут мыши...
Для первого дня впечатлений оказалось слишком много и я уснул сидя, за столом.

Утром в доме оказалось мало воды. Мама была занята устройством в доме, приготовлением еды и кормлением младшего брата. Да и поставка воды в дом, была моей обязанностью, а потому одевшись, я взял блестящее цинковое ведро, пошел искать источник. За ночь выпал легкий, свежий снег, сверкающий под ярким, низким зимним солнцем. Обойдя наш новый дом, я попал на хозяйственный двор, посредине которого обнаружил укутанную соломой и рогожей водопроводную колонку. Подставив под выступающий из-под рогож, носик трубы сверкающее ведро, наполнил его ледяной водой. Выглянувшая из дверей какого-то строения, молодая женщина, увидела новенького в этих местах молодого человека и дружелюбно поинтересовалась, что мы намерены делать с этой водой. И тут же пояснила, что пить ее нельзя, поскольку в готнянском водопроводе вода не питьевая. Техническая – сказала она - А питьевую воду можно набрать в колодце, возле вон того белого двухэтажного дома – пояснила моя новая знакомая. Не очень я понял, что такое техническая вода, но вот то, что надо идти к колодцу мне было ясно.

Да, ситуация осложнялась! Белый двухэтажный дом стоял метрах в двухстах и принести оттуда воду было не очень сложно, но вот колодец… Мне никогда прежде не приходилось пользоваться этим сооружением и я, откровенно говоря, вблизи его никогда не видел, устройства не знал и слегка побаивался его. Вспомнился разговор бабушки с соседкой в Покотиловке, которая где-то когда-то в каком-то колодце утопила свое ведро…
Но вода была нужна моей семье. И это была моя работа…

Крытый колодец находился в неогороженном дворе «белого» дома. Подойдя к нему я оказался в центре внимания группы бойких, розовощеких женщин, которые тут же опознав во мне нового готнянина, заинтересованно разглядывали меня, комментируя мой «городской» вид и мой диалект с нажимом на «г». Сами они трещали суржиком:
-А як же тэбэ зовут?
-А колы ж вы прыихали в Готню?
-А откуда вы прыихалы?
-А кто ж твои папа и мама?
-А дэ ж вы живете? И т.д.
Женщины есть женщины. И любопытство им было отпущено природой в полной мере. И, кажется, даже сверх того…

Я стоял, вконец смущенный таким вниманием чужих людей к своей персоне. Вертел в руках оледенелую колодезную цепь, пытался сообразить как же все-таки извлекают из этого колодца воду и стесняясь попросить о помощи. Но помощь пришла сама. Из подъезда "белого" дома вышел мальчик моих лет, в маленьких, но настоящих сапогах и ватнике. Он немного постоял на крыльце, посмотрел на шумную толпу возле колодца. И все понял!!! Ни слова не говоря он уверенно, с видом деловитого хозяина, подошел ко мне, взял у меня из рук ведро, ловким движением защелкнул на его дужке карабин и бросил ведро в колодец. Ворот бешено завертелся вытравливая в колодец цепь. Мальчик притормозил ворот рукой и ловко вращая обратно кривую ручку быстро извлек мое ведро, полное прозрачной воды. Тетки, наконец, удовлетворив интерес, разошлись и занялись своими делами. Я смущенно поблагодарил помощника, схватил ведро и понес добычу домой...

Забегая вперед, скажу, что звали моего помощника Толиком. Мы с ним оказались одноклассниками, дружили и соперничали во всем и всегда. Позже он был солистом городского духового оркестра, я - научился играть на аккордеоне, он стал лучшим гонщиком на лыжах, я - чемпионам в легкой атлетике. Он, в школьных мастерских, делал лучшие табуретки и плоскогубцы, мне удавались ремонты автомоторов. И потом, уже издалека, я с симпатией и немного ревниво следил за его карьерой и старался не отставать. Думаю, Толик даже не подозревал об этом. Целеустремленный и трудолюбивый он отлично закончил авиационное военное училище, затем академию, дослужился до очень высоких чинов и должностей. Я окончил мединститут и ни в чем ему не уступил... Встретиться, после окончания Вузов, нам не довелось. Судьбы разбросали нас в разные стороны по огромной стране. Теперь же мы оказались еще и гражданами разных государств. Но я до сих пор благодарен ему за помощь. Не только тогда, возле колодца...

май 2011