Как я стал судебным медиком (во второй раз)

Эдвин Эрлих

Я дважды становился судебным медиком. Второй раз после того, как музыкальный клип со мной несколько месяцев по европейскому каналу MTV крутили...

1.
Так получилось, что две жизни у меня состряпалось. До и после эмиграции. Имигрировал я по доброй воле в начале 90-х уже прошлого столетия. Железный занавес благодаря неосмотрительности Горбачёва рухнул, ну мы и решили воспользоваться этой счастливой случайностью и из развитого социализма в развитой капитализм перебраться. Как долго границы будут открыты тогда никто толком не знал. А старики наши вспоминали, что последний раз такая возможность была у нашей семьи в 1920 году, когда уже весь скарб свой продали и, кажется, к польской границе приехали. Сестра прадеда двумя месяцами раньше успела проехать, а его уже не пропустили. Пнули под зад и приказали под ногами не путаться. Диктатура пролетариата границы прикрыла. Вернулась семья прадеда назад и с тех пор никаких других легальных способов выехать из СССР у нас не было. Про родственников за границей никому не рассказывали и связь с ними уже в 40-х годах полностью потеряли.

Рожали и жили дальше. Два поколения моей семьи о смене страны проживания даже подумать боялись. А моему поколению повезло! СССР развалился, границы для отъезда на ПМЖ открылись. Отказаться от такой заманчивой возможности улизнуть из Сибири, куда мою семью сослали вместе со всем населением немецкой поволжской республики в 1941 году, казалось мне тогда очень логичным. Комаров я сильно ненавидел, ну а руки и уши отморозил, как и полагается коренному сибиряку, ещё в школе. После очередного вымерзания всех наших 7 стелющихся яблонь (как насилуют яблони в сибири расскажу в другой раз) климат нашей родины был на семейном совете признан суровым и принято решение искать более тёплые края. Я к тому времени отработал в судебной медицине достаточно для того, чтобы понять, что есть и другие более хлебные специальности в медицине, да и медицина кормила в начале 90-х врача плохо. Мои однокурсники устремились в бизнеc, бросить медицину и диплом считалось хорошим тоном. Я профессию бросать не хотел, но пришла ЭМИГРАЦИЯ.

Время начинать с нуля. Учить язык (спасибо дедам и бабкам, которые со мной до детского сада только по немецки и говорили, а иначе бы не выучить было бы мне язык так быстро), разбираться с законами, обычаями. Забросила меня судьба в Берлин, первым из всей моей семьи. Ни родственников, ни знакомых не было. В начале дали нам пособие по безработице. Неплохо, но это не навсегда, да и мало совсем.

А на что жить? Ещё дома в сибири я принял решение о том, что готов работать в Германии хоть где и хоть кем. Строить вроде немного научился за 6 лет стройотрядов. Если что, то решил податься на стройку или ещё куда. За диплом не особенно держался, так как понимал, что конкуренция большая, и пробиться во врачи скорее всего не получится. Так что готов был морально ко всему, семью надо было кормить, но я был ещё молод и болячки не мешали жить. В общем, страха не было, была растерянность. Смотрю на наши фотографии того времени и невольно ловлю себя на мысли, что глаза на фото у всех какие-то испуганные, тревожные. Даже у детей, хотя все всегда смеются. На фотографиях на Западе, как и в магазинах, все всегда смеются. Этому тоже пришлось учиться.

Начал я искать подработку, пусть по-чёрному, но хоть немного к пособию нем. марок добавить надо было срочно. С врачебным дипломом было всё просто, его подтвердили с условием, что моя квалификация будет соответствовать квалификации немецкого врача. Работы в Берлине не было. Свободных врачебных ставок ни в Берлине, ни в Бранденбурге не было и не предвиделось. Я потыкавшись по разным больничкам, походив по бирже труда понял, что диплом, видимо, останется у меня только как память о минувшем. Не то, чтобы совсем перестал надеяться, но не верил я уже в то, что врачём смогу в Германии работать. Аргументов «против» было так пугающе много, а аргументов «за» всего один. Ну неужели зря учился?

Когда человек живёт в постоянной неуверенности в завтрашнем дне, оторван от своих корней и толком не знает, что ему делать, то он начинает обращать внимание на всякую мистику. Сны, с какой ноги встал, гороскопы начинают объяснять тебе почему ты вдруг получил добавку к социалу или тебе в ней отказали. Всё неспроста – всё имеет какое-то тайное для твоей судьбы значение.

И запала мне в душу простая мысль. Вот где первую работу найду, там и буду дальше пробиваться. Возьмут в пекарню – буду в пекари пробиваться. Возьмут в строители – буду в бригадиры метить. Особенность у меня такая. Не люблю с одного на другое переключаться. Решил где-то работать, ну и работай себе. Нефиг прыгать. Это от дедов. Оба внушали мне уже пятилетнему, что работать надо хорошо. И главное, не где и кем работать, а главное – чтобы прилежно и в избранной профессии. Со временем успех придёт сам. «Летуном» быть было для моих дедов почему-то страшнее чем бомжом. «От тюрьмы и от сумы никто...» повторяли оба тихо и с чувством. Оба побывали в сталинской трудармии и выжили чудом. Бедность и бескрышную бесприкаянность попавших в беду понимали и жалели, даже бомжей почему-то. Ну да они эмиграции не знали. Опыт жизни у них другой был.

2.
Жили мы тогда в Берлине рядом с отъезжающими на родину частями СА, где очень дёшево стригли под бобрик и могли дать по морде за просто так из молодеческого удовольствия. Жили в комнате, приличной по тогдашним нашим понятиям общаги вместе с другими переселенцами не только из Сибири, но и со всей Средней Азии.

Подходит ко мне как-то Жора, сосед по общаге, кинооператор с Казахфильма и заговорщецки говорит: «Эдвин, я халтуру нашёл, подработать хочешь?». Глупый вопрос. Конечно хочу. Что делать-то надо? Да в массовке надо сняться. Немецкая попгруппа новый клип снимает, ну и нужны 7 мужиков с ненемецкими мордами для художественной выразительности видеоклипа. На мои скромные сомнения, что я вообще-то не артист и ничего играть не умею, Жора меня сразу успокоил, что в массовке этого и не требуется. Платят за два съёмочных дня по 200 нем. марок на нос. Кормить будут, как артистов, весь день бесплатно.

Это меня убедило сразу. Вечером, погрузившись в очередной сорт немецкого пива с тем же Жорой, я поведал ему о моих сомнениях по поводу новой профессии. Уж кем-кем, а артистом я точно не смогу работать. К чему такой поворот судьбы – не понимаю. Жора как выпускник московского института кинематографии, имел большой опыт жизни богемы и мои творческие муки воспринял с пониманием. Как выход предложил мне соединиться с Космосом. Опешив, я спросил, а можно ли, вот так сразу, без подготовки. Я во ВГИКе всё же не учился и так много пить, как опытные представители отечественного кинематографа, не мог. Но Жора мне объяснил, что всё намного проще. Соединяться с Космосом надо по методу Иванова. Голым, босиком стоять на голой земле и обливаться холодной водой.

Шёл февраль и хоть снега не было, но температура была что-то около нуля. По сибирским меркам – тепло. Раздевшись до гола мы взяли по ведру холодной воды и набросив банные халаты пошли во двор нашей общаги к Земле. Земли не было, а были бетонные плитки и газон. Жора как опытный «космонавт» сказал, что соединяться с Космосом будем через траву. Если траву расковырять, то на завтра будут большие проблемы с комендантом общаги, поэтому лучше соединяться с Космосом бесконфликтно, через траву. Соединились бесконфликтно, но в момент контакта блеснула вспышка в окне. Нас сфотографировали голыми в час ночи на траве обливающимися водой из вёдер. Скрыть от коменданта это событие не удалось. Но немцы сразу поняли всё и без наших объяснений. Качали головой понимающе и многозначительно. Ни задали ни одного вопроса! Объяснили это они себе, сразу облачив всё в политкорректную фразу «трудно было раньше гомосексуалистам в СССР».

Больше мы с Космосом не соединялись, а пошли работать массовкой. Переодели нас в семь гномов. Песня была про любовь. Принц носился по кадру и искал Белоснежку, потом её целовал, она воскресала. Хэппи-энд с поцелуями под музыку, а мы на заднем фоне в чёрных сутанах с капюшонами. Попса и есть попса. Противно, сладенько, но мотивчик прилипает.

Два съёмочных дня ползали мы на коленях, изображали маленьких гномиков (вторую букву в этом слове пожалуйста не терять). Немцы выдали нам наколенники, хвалили за бодрое ползание и всячески нам симпатизировали. Белоснежка же, по роли, все дубли мёртвой прикидывалась. Ну а где лежат мёртвые? Правильно – в гробу! Вот первой моей работой в Германии и стало таскать гроб с трупом за деньги. Но это ещё не всё. Название попгруппы было ”die Аrzte”, т.е. «Врачи».

Врачи и гроб стали для меня Знаковыми понятиями. Позвонил в свободный университет Берлина и попросил аудиенции у профессора – директора двух берлинских институтов судебной медицины. Аудиенцию он мне дал, год бесплатно поработать у него тоже разрешил. Так я во второй раз в своей жизни попал в судебную медицину. Попал бы на стройку – был бы наверное сейчас бригадиром.

Судьбы в Космосе пишутся. Знаки в судьбе надо замечать. СМЭ особо быть не хотел, но так вышло. И это, что интересно, уже во второй раз. Про первый – позднее.

Берлин - Тиргартен 2007