Проблема профессиональной ориентации для меня лично никогда остро не стояла. Папа работал врачом, патологоанатомом, и хотел, чтобы я пошел по его стопам. Мама работала педагогом, в принципе была не против, чтобы я стал врачом, но только не патологоанатомом. Как и всем детям, мне было интересно, чем занимаются на работе папа и мама. Но у мамы все было довольно обычно – скучные предметы, ленивые ученики, дневники, отметки. А вот у папы был НАСТОЯЩИЙ МИКРОСКОП! и были всякие такие цветные стеклышки, которые можно было в него разглядывать. Если верить Фрейду, именно в ту пору и сложилась моя профессиональная ориентация в общих чертах, так сказать.
Потом был институт, врачебная практика в одном небольшом районном центре на Украине. «Попробовав» себя в клинических специальностях, понял – не мое. Терапия - слишком скучно. Хирургические специальности требуют быстрой реакции, а я скорее тугодум. Вспомнились «цветные стеклышки» из детства и я решил факультативно походить к патологоанатому. Но он был в отпуске, замещал его судмедэксперт и я пару раз сходил к нему. Больше не выдержал. Было лето. В отделении - вонь, мухи. «Тьфу какая гадость! Как можно этим всю жизнь заниматься?», - подумал тогда я. Правда, был там один забавный эпизод. В последний день эксперт пригласил меня к себе на обед. Когда мы подошли к его дому, неподалеку от него рабочие клали асфальт. Эксперт посмотрел так на них задумчиво. Потом мы зашли в его квартиру и он с порога куда-то позвонил: «Анна Павловна, это Игорь. Тут ваши ребята асфальт кладут, скажите им, пусть и под мой сарай пару ведер кинут». Мы перекусили, он рассказал мне пару баек про судебку. А когда мы вышли, рабочие раскатывали асфальт перед его сараем! Меня тогда это впечатлило. В городе врачами работали родители моего однокурсника и они такое себе точно позволить не могли.
Далее в институте я попал в кружок по патанатомии. На кафедру судебной медицины тоже пытался попасть (там кружковцы выезжали в составе оперативно-следственных групп на осмотры МП!), но от преподавателей периодически пахло спиртным, особого внимания к студентам они не проявляли, и я оттуда ушел. В патанатомии профессор меня «заворожила» перспективой остаться по окончании интститута на кафедре, защитить дисстертацию, предложила начать собирать материал – т.е. все было очень по-взрослому. Так все и получилось в конце концов. Но когда я в полной мере окунулся в атмосферу кафедральной закулисной жизни, я ощутил глубокое разочарование. Какие-то группировки, склоки по каким-то несущественным поводам. Но самое главное даже не в этом. Через два года ординатуры с почти готовым диссером я был знаком со многими профессорами-патологоанатомами тогдашнего СССР (не даром размещал их в гостиницах во время симпозиумов, конференций и т.д.). Однако я значительно отстал от моих коллег, которые после годичной интернатуры, например, знали и умели диагностировать различные виды злокачественных опухолей. Поэтому на предложение остаться на кафедре и работать над докторской я ответил отказом. К тому же семейные обстоятельства вынудили меня переехать в другой город. Время было мутное, конец «перестроечного» периода, надо было «собирать камни».
В городе, куда я переехал, вакансий в патологоанатомическом отделении не оказалось. Судебно-медицинская служба была, но про нее я как-то не подумал поначалу. Я был патриот патологической анатомии! На кафедре мне внушили мысль, что судмедэксперты это какие-то «полупатологоанатомы», низшая раса короче, и я в это верил. Но деваться было некуда. Прождав месяц, сходил в судебку. Меня сразу взяли. Я был приятно удивлен. Коллеги были приветливы, довольно грамотно рассуждали на различные темы патоморфологии, короче настоящие профессионалы. И вот через пару месяцев ко мне пришло ощущение, что я попал на свое место. Самое главное, что меня тогда поразило и продолжает привлекать и по сей день в нашей работе – это востребованность ее результатов. Судмедэксперт, особенно если он работает в районе, по роду деятельности контактирует не только с врачами больницы, но и с сотрудниками милиции, прокуратуры, судьями. Причем в некоторых ситуациях ставки очень высоки – тюрьма или свобода – и вот тут от эксперта очень многое зависит.
Конечно, многое из того, что мы пишем, идет на корзину. Я как-то пытался прикинуть «виртуальный КПД» своей работы. У меня получилось со всеми «натяжками» процентов 25-30, не больше. Но у патологоанатомов он и того меньше. Особенно сейчас. У нас в области патологоанатомическая служба просто умирает. Клиникоанатомические конференции редки, никакими оргвыводами обычно не заканчиваются. Ну пожурят провинившегося доктора №, а с него как с гуся вода. «А что делать?» - говорят мне, видя укор в моих глазах, «а вдруг он уволится, будет еще хуже, ведь заменить его некем». Более того, патологоанатомы стремятся максимально снизить количество вскрытий и сами уговаривают родственников написать заявление главному врачу. Зачем, мол, «тревожить» умершего. Труп, оставленный на сохранение, технологически проще обработать, чем вскрытый, а деньги за ритуальные услуги практически те же. Это развращает и в результате ИМХО профессиональная деградация неизбежна.
Романтика в нашей работе, конечно же, присутствует. Судмедэксперт - он как доктор Ватсон! Поначалу особенно возбуждало взаимодействие с опера-тивными работниками и следователями при каждом очередном убийстве. Случалось так, что соглашался выйти на работу в выходной день, чтобы вскрыть труп, если от этого зависело раскрытие преступления, «по горячим следам» т.с. Один коллега рассказывал, как его на место происшествия на вертолете доставляли, т.к. труп нашли высоко в горах – тоже не хилое ощущение.
Но со временем эти чувства действительно притупляются. То, что раньше было в первый раз и вызывало интерес, превращается в рутину. Это неизбежно для любой профессии. Тем не менее, по молодости эта романтика добавляет очки в пользу выбора профессии судмедэксперта.
Наверно самым слабым местом в агитации за судебную медицину как за профессию на всю жизнь является относительно низкий уровень дохода. Говорю «относительно», имея ввиду средний уровень заработной платы по стране и уровень дохода некоторых специалистов (даже без высшего образования) в сфере нефтегазодобычи, строительства, не говоря уже о банковской. Это, к сожалению, беда всей нашей медицины. Поэтому, если желание зарабатывать преобладает – в мединститут вообще вряд ли стоит идти. А если сравнивать внутриотраслевые доходы (кроме стоматологов и косметологов, и только официальные), то они не такие уж и низкие. Врачи в нашей больнице, по крайней мере официально, получают меньше экспертов нашего отделения.
В прошлом экспертам было легче получить жилье, чем, например, врачам больницы. За врача кроме его «главного» никто и не попросит. А за эксперта, если он на хорошем счету, конечно, могут походатайствовать начальник УВД и прокурор. А это уже совсем другие «просьбы». Не знаю, правда, как теперь эти вопросы будут решаться при новом жилищном кодексе. Но думаю, что без внимания мы не останемся.
Плюс у нас иногда бывают «бонусы». Один нач. крим. милиции в благодарность за срочно выполненную экспертизу предложил «покатать» на самолете. У него было знакомство на военно-транспортном аэродроме. Летчики, оказывается, периодически должны летать «вхолостую», проверяя бортовые приборы. И тогда можно к ним «на хвост подсесть». Малый круг – вокруг области, большой – аж до Краснодарского края!
Оценивая свой выбор ретроспективно, т.с., причин жаловаться на судьбу не вижу. И это уже очень важный результат, хотя в молодости его оценить в полной мере удается не многим. Восточная мудрость гласит, что главное в жизни это не деньги, почет или власть, а гармония между своим внутренним и внешним миром. Я встречал богатых, но несчастных людей, вынужденных заниматься нелюбимым делом. Встречал и бедных, которые были также несчастны, потому что мечтали стать богатыми, но не могли.
К тому же наше правительство обещает к 2009 г. по уровню среднедушевого дохода догнать Португалию. А там, как оно будет - посмотрим, и это в условиях нашей страны справедливо для любой профессии и для любого уровня дохода (или почти любого).