Автобус на Бухарест

Марк Фурман

1. Фото из семейного альбома

Начавшаяся десятилетия назад Вторая мировая война обнажила в людях многое, скрытое от окружающих, да и их самих — честь и подлость, жестокость и сострадание, страх и подлинный героизм. Это взгляд сквозь годы, рассказ-быль о судьбе еврейской девушки из Кишинева, потерявшей в те годы любимого и спасшейся от смерти благодаря офицеру вражеской армии.

Среди немногих фотографий семейного альбома, относящихся еще к довоенной поре, есть у меня одна из любимых. Снимок, размером чуть больше почтовой открытки, исполнен мастером — фотографом, возможно, даже фотохудожником. Он отлично сохранился, разве что пообтерся у уголков. Он и она, жених и невеста, элегантная пара в свадебных туалетах той поры. Девушка с белой вуалью на голове, обтягивающем платье, подчеркивающем стройную фигуру, и жених в темном смокинге, светлой бабочке и лайковых перчатках просто неотразимы! Эти молодожены — мои дядя Суля и тетя Ида в 1940-ом, за год до начала войны.

Тётя Ида и дядя Семён - 1940 год.

Любовь их оказалась яркой и романтичной. Суля встретил очаровательную красавицу из Бухареста на морском курорте, привез Иду к себе в Кишинев, с тех пор они не разлучались.

Начало войны застало нас врасплох. В провинциальном Кишиневе среди евреев ходили слухи о весьма лояльном отношении к ним немцев. Дед Иосиф и его старший сын Даниил решили остаться в городе, но мой отец и его брат Суля, которым квартировавший у нас полковник-танкист рассказал об истинном положении дел, отправились с семьями в Одессу. Переубедить деда и Даниила не удалось, и больше мы их никогда не видели. Их и поныне свято хранимые имена ушли в никуда, канули в вечность.

Неподалеку от Одессы шли жестокие бои, там пути отца и дяди с тетей Идой разошлись. Последним эшелоном, под бомбежками мы вырвались из приморского города на восток, на платформе с углем уехали в эвакуацию. О судьбе Сули и Иды нам долго ничего не было известно, и лишь через полвека мы отыскали, ее следы в Израиле и смогли навестить.

Тогда-то я услышал фантастическую историю о судьбе еврейской девушки, которую еще в первые дни войны сам Господь спас от неминуемой гибели.

2. Запомни — ты румынка, моя сестра

Дядю призвали в армию, отправив куда-то под Одессу в составе подразделения морской пехоты. Ида последовала за ним: они с самого начала решили не расставаться ни при каких обстоятельствах. Командование пошло им навстречу, красивую молодую пару решили не разлучать. Ида трудилась на кухне, ухаживала за ранеными. Часть отступала, под Херсоном выброшенный немецко-румынский десант отсек горстку бойцов, и они оказались в окружении.

— Тогда я видела Сулю в последний раз, — рассказывала тетя. - Пленных разделили на две группы: мужчин отогнали в одну сторону, женщин - в другую. Потом охрана с автоматами отвела нас в ближайшее село. Прошло несколько дней. Женщин держали взаперти, в здании сельской школы. Раза два в день кормили, но, в общем, не обращали внимания. Видно, у немцев были куда более важные дела. Ходили слухи, что молодых отправят в Германию, а евреев - в концентрационные лагеря.

Я не особенно откровенничала с другими. «Выдам себя за румынку, - размышляла я. — Ведь родные, действительно, живут в Бухаресте, пусть проверяют».

Были, однако, обстоятельства, которые могли разрушить мои наивные планы. Когда немцы пленили нас, то сразу же отобрали все личные вещи. А в дорожной сумке, среди разных вещей, находились завернутые в клеенку наши с Сулей паспорта.

Несколько дней нас не трогали, потом в школе стали появляться солдаты с документами. Обычно выкрикивали фамилию, и женщину уводили. Тех, у кого никаких бумаг не было, оставляли для выяснения личности. Я старалась выглядеть похуже: не умывалась, почти не причесывалась, выбрав укромный уголок в небольшом классе. Но уловки оказались тщетными, когда на пороге возник грузный румынский полицейский. Держа паспорт, он назвал фамилию, сделав акцент на моем имени.

Я вышла из класса с ощущением пустоты, безысходности и страха. Доставив к железнодорожной станции, меня отвели в какой-то сарай. Близлежащие здания тоже были переполнены, женщин держали в изоляции от мужчин, даже от собственных детей. По слухам, вскоре ожидался эшелон на запад. Измученных, потерявших веру и мужество людей объединяло одно - все они были евреи.

Когда во второй половине дня нас вывели, чтобы оправиться, рядом со мной внезапно остановился молодой румынский офицер. Щегольски одетый высокий парень с погонами лейтенанта пристально взглянул на меня, задержав взгляд, прошел несколько метров рядом. Мне показалось знакомым его лицо: я где-то видела этого человека... Но где? Голодная и отупевшая, все время находившаяся в полудреме, неком потустороннем мире, так и не смогла ничего вспомнить. Ни на двадцатиминутной прогулке, ни в битком набитом сарае.

Я очнулась позднее, когда кто-то выкрикнул мои имя и фамилию. Их произнесли даже несколько раз. Очнувшись в поту и страхе, услышала: - Ида Фурман! Следуй за мной! Пошла вслед за солдатом к выходу. Он свернул за угол сарая, повел меня безлюдным двором. Запомнились свалка да бетонная серая стена, протянувшаяся вдоль полуразрушенного завода.

Казалось, мы идем бесконечно долго. Наконец я увидела того молодого лейтенанта, столь пристально разглядывавшего меня на станции. Он сказал несколько слов провожатому. Солдат отошел в сторону, присев на поваленное дерево, закурил. И вдруг я узнала этого парня. Он учился со мной в одной бухарестской школе, окончив ее годом раньше. А жил неподалеку от нас, на соседней улице.

- Ида, — негромко произнес лейтенант, — похоже, ты узнала меня. У нас нет времени на школьные воспоминания. Сегодня ночью всех евреев вывезут в Польшу. Но до этого, через час, пойдет автомашина с ранеными на Бухарест. Я сопровождаю их, поэтому и для тебя найдется место. Если в дороге случится проверка, запомни — ты румынка, моя двоюродная сестра, сестра офицера. Это уже отмечено в сопроводительных документах. А сейчас переоденься, приведи себя в порядок. На все не более пятнадцати минут...

3. После войны я искала двух мужчин

Не помню всех деталей, я машинально выполнила то, что он велел сделать. Умыла лицо и руки в расположенном рядом ручье, надела чужое летнее платье и, собрав спутанные грязные волосы в пучок, спрятала их под модной широкополой шляпой. Хотя первое лето войны выдалось очень жарким, меня то и дело трясло от страха, тело покрывалось холодным потом.

Михай (так звали моего спасителя) усадил меня на переднее сидение, у окна. Дорога была ужасной. Раненые на Восточном фронте румынские солдаты, напившись, вина было вдоволь, ругались, орали песни. Я никак еще не могла прийти в себя, когда один из офицеров обратил внимание на мое измученное лицо, постоянное молчание.

- Не знаешь румынского? — подозрительно спросил он.

- Как я могу не знать родного языка? — нашла в себе силы ответить я. — Просто укачивает, устала от жары...

- Такой красавице надо петь с нами! Подними боевой дух парней, защищающих родину. Пришлось включиться в нетрезвый хор «победителей», cлавить «великую Румынию», немецких друзей. Сама не знаю, как смогла все выдержать и улыбаться, когда хотелось расплакаться от страха. На всю жизнь запомнила я эту поездку.

Границу, которой уже фактически не существовало, пересекли после полудня. Вскоре мы въехали в шумный, оживленный Бухарест. С хорошо одетыми людьми на улицах, знакомыми магазинами, столиками кафе на тротуарах. Родной город произвел на меня странное впечатление, я словно оказалась на другой планете. Не верилось, что в каких-нибудь трехстах километрах отсюда идет война, гибнут люди, и где-то там, под Херсоном, остался мой Суля.

Остановив машину на знакомом с детства перекрестке, Михай высадил меня, обняв как сестру, приветливо помахал рукой. Минуту спустя автобус скрылся за поворотом. До сих пор у меня перед глазами дребезжащая голубовато-серая машина, в которой я добралась до дома.

* * *

После войны я искала уже двух мужчин — Сулю и Михая - моего спасителя. Но поиски, запросы ни к чему не привели, оба сгорели в пламени войны. А в 51-м я уехала из Румынии в Израиль, тут вновь вышла замуж. Потом Америка, где умер мой второй муж, вновь Израиль. Так и прошла жизнь...

Когда Ида закончила свой рассказ, в комнате воцарилось молчание. Я достал фотографию, запечатлевшую ее с Сулей в предвоенном 40-м году. Тетя надела очки, какое-то время пристально рассматривала ее.

— Такой у меня нет, — со слезами на глазах произнесла она. — Помнится, была, конечно, но затерялась. Там, под Херсоном, в окружении.

Историю Иды в нашей семье, Израиле знают многие. Я тоже слышал о ней, схожей с необычной легендой, той звездочкой добра и сострадания, что сверкнула в дни страшной беспощадной войны с фашизмом. Благородство и истинно мужская доблесть молодого румынского офицера, с риском для себя спасшего еврейскую девушку, заслуживают того, чтобы о них знали все. Да, были Бабий Яр, Освенцим и Бухенвальд. Но тем и живо человечество, что на земле во все времена были и будут такие, как Михай.