Армия

Тагир Казыханов

-...Козиханоуу, ...я тебя убъю!!!
Я сделал вид, что не слышал этот театрально-фальцетный выкрик с сильным армянским акцентом. Служба в Закавказском Военном Округе приближалась к неизбежному дембелю, поэтому мог без труда, на слух, определить национальность кричавшего...

Вернулся я к реальности, когда услышал группу своеобразных, плавно сливающихся и мягких металлических звуков передёргивания затвора АКМ. Всё… нет, страха не было, охватило лишь непонятное и смежное чувство отчаяния и нервозности от отсутствия взаимопонимания между людьми… На мгновение вспомнил глаза мамы – почему-то усталые, отца - возлагающего на тебя надежды, и….. детство: старый кривой клён, неторопливо копошащийся шмелёк на цветке золотого шара в бабушкином дворике, какая-то неземная легкость (которую вспоминаешь только сейчас)...

...

Осознанно, своё детство, я помню лет с 5-ти. Почему осознанно? Да началось оно с несправедливости, которое идёт и идёт с тобой, по сей день. Если выразиться точнее, она всегда присутствует возле меня: я её вижу, слышу или просто чувствую каким-то непонятным для меня образом (обычно психиатры сразу настораживаются при таком положении). Так вот происходило это в 1970 году, ранней весной. Погода была очень омерзительной: низкие свинцовые тучи, грязный снег с выступающими готическими ответвлениями и быстро падающий, круглый, синюшно-белый снег,.. нет, даже не снег, а мелкие пули, которые бьют по стеклу с каждым порывом ветра. На фоне этого депрессивного внешнего мира все были в ожидании ПРАЗДНИКА – 100 лет дедушке Ленину. Заметьте: не со дня рождения, а именно сейчас, очень скоро, даже сегодня! Каждому были распределены его обязанности: от заведующей до самого маленького – который только-только начал ходить. Чувствовалось торжественно-праздничная натянутость…(после 1991 года, к сожаленью, такого ощущенья никак не смог уловить). Так вот, в обязанности нянечки, как оказывается, вошло выращивание зелёного лука. Тогда мне было всё непонятно и интересно: почему у неё такое странное поручение – в чем ответственность, почему лук был посажен в коробки из-под тортов, почему он растёт в туалете, а не на торжественном месте, почему нянечка, когда ухаживала за луком всё время ругается, плюётся и говорит полушепотом какие-то неизвестные, режущие детский слух слова.

Настал «черный день» - день первой, осознанной и врезавшийся в память несправедливости. Я, завершив свои дела в туалете, осторожно, оглядевшись по сторонам на цырлах подошел к злополучным саженцам….. ничего необычного и сверхъестественного: лук как лук. ЧП началось ближе к обеду: внезапно появилась та самая, взъерошенная нянечка, бледная, со шваброй и сгорбившись, как ведьма… её истошный вопль я помню по сей день. Суть да дело, то да сё, короче неизвестно какими умозаключениями и доводами через несколько мгновений все взоры остановились на мне. Многие выражения глаз я помню и сейчас: хитрые, жалостливые, были и начальственно-омерзительные и отрешенные.

- Это ты съел несколько стрелок лука? – твердо и ласково спросила та воспитательница, которую я искренне любил и верил ей; она обняла меня за плечи и почему – то стала принюхиваться. Обидно… Очень сильные чувства нахлынули на меня: «Лишь бы не заплакать, лишь бы не заплакать» - несколько раз я повторял про себя, и боялся что-либо сказать.

- Это точно, он. Такую гадость мог сделать только он…больше некому. Я видела как он заглядывался на лук. Надо родителям сказать, да что родителям, – в милицию, чтоб с собаками пришли!!! Паразит такой! - она даже по имени меня не назвала, вторая воспитательница, которую я боялся и ненавидел , да ещё этот, .. её сухонький кулак…

Оставшийся день прошел на смарку. Большую часть дневного сна я давясь, тихо проплакал под одеялом… Вечером мама меня не ругала, только тяжело вздохнула, я ей честно сказал, что не трогал лук – только посмотрел. Отец меня погладил по голове: эти теплые, сильные и мягкие руки отца, как они вкусно пахнут…. я дал волю слезам….

Странные взгляды я ловил на себе все последующие дни, но, постепенно всё улеглось и как - будто забыто. Возобновилось всё в день прихода фотографа: в тот день у всех было хорошее, праздничное настроение, красивые одежды, приветливые взоры, радостная беготня, смех и ожидание торжественного, приятного момента.

В этом возрасте я уже знал, что такое фотоаппарат и с самодовольно-знающим видом кружился вокруг возни фотографа, фиксировал своим детским мозгом все движения его. Наконец фотоаппарат установлен на штатив (для сведения: это ФК, прообраз камеры обскуры, с гармошкой и без выдержки, плавным, круговым движением снималась крышка объектива…фотограф говорил полушепотом «двадцать два», оп, и, готово), подмигивая, фотограф кивком указал мне сесть перед камерой.

- Давай, малыш, мы тебя снимем первым! – от этих слов у меня голова приятно закружилась и гордость…. Это спустя несколько десятков лет я узнал, что гордость – это хорошо, только нельзя её выставлять напоказ.

- Это – вор и обманщик, его вообще нельзя фотографировать, зачем его посадили, кто его посадил? – оказывается эта гадюка наблюдала за мной.

Фотограф оказался очень дипломатичным и со склонностью к воспалённому самосохранению:

- А я его и не собирался фотографировать, только резкость на него наведу….настроюсь?? – этим он подыграл моей ненавистнице, обезопасил себя…и, всё-таки, первым меня сфотографировал.

Я так и вышел на карточке: с сильно поджатой нижней губой, напряженными желваками, и взгляд – ясный, чистый детский взор, с элементами воли, которые взрослые называют упрямством… Откуда – то в голове всплыло странное, простое, доселе не произносившееся слово: «Сука…сука…СУ-КА….ничего ты мне не сделаешь…. Нет… нет… нет….»

...

«…нет, нет, только не останавливайся, смотри ему в глаза» - подумал я про себя. Бедный, несчастный армян, широко выпученные глаза и дрожащий автомат…ощущения экстремальные… Я видел в кино, читал в книгах, как описывают герои, когда на них направлено дуло… ничего подобного не было – хвастаться и описывать не буду. Страх и фантазия пришли только через несколько дней.

- Ей, татарин, ти зачемь армян бьещ? Я тьеба убию! - агрессия у караульного не убавилось.

- Твоя мама будет сильно плакать, ты будешь сильно плакать! Не забыл где служишь? В Азербайджане! И сидеть будешь в Азербайджане, ты, армян….что будет дальше, подумай?

- Ти не любиш армян. – у солдата проступили слезы, - зачем про маму сказаль?

- Всех любить не возможно, а Кавказ с его обычаями я уважаю, да и твоих братьев я не бил – мы дрались…. Мои враги тебя обманули…ладно, я пошел дальше, потом поговорим.

Выстрелит не выстрелит… Я прибавил шагу и слышал, как всё дальше и дальше от моего слуха доносилась армянская ругань, брошенный о земь автомат, крик и плач отчаяния…