Остров

Юрий Неклюдов

Расположенный против Хвалынска остров поистине был его частью. Никто из жителей города, по крайней мере, детская его часть, просто не мыслил жизни без острова. Это была и житница города, окруженного со всех сторон горами, и «курорт Анапа». И не только для жителей города, но и для довольно многочисленных родственников и гостей горожан, летом съезжавшихся на отпуск или каникулы из разных, и не очень близких, городов страны и даже из столиц. В послевоенные годы наш остров был гораздо доступнее Крыма и Черноморского Кавказа. Чистая пресная, постоянно обновляемая течением волжская вода, чистейший, отмытый проточной водой речной песок, спокойная, половину лета практически не судоходная река, отсутствие дымящих фабричных и заводских труб летом привлекали массу отдыхающих. Черемшанские здравницы тогда только ещё обустраивались из военных госпиталей и пионерских лагерей. Поэтому большинство отдыхающих проводило время на пляжах острова. К тому же на двухмесячный отпуск в родной город возвращались многочисленные студенты вузов и техникумов, так что в летние дни, и в выходные, и в будни, все широкие песчаные пляжи против города были сплошь заняты телами загорающих, почти как на модных морских курортах.

Большинство отдыхающих добирались до острова на весельных лодках местных жителей, лодки были у многих хвалынцев. Во всяком случае, когда они возвращались к вечеру к месту прикола, они занимали почти всю береговую линию в черте города. Лодки были многофункциональными, использовались для хозяйственных домашних дел. Для некоторых хвалынцев они были просто жизненно необходимы. С них ловили рыбу, и успешные рыбаки засаливали её бочками; они выполняли роль телеги для заготовки дров и перевозки других грузов; а когда лодки бывали свободны, их брала молодежь для катаний по Волге и поездок на остров. Были они деревянные, из просмоленных досок, проконопаченные, но, тем не менее, редко какие из них не протекали. Так что почти всегда при поездках на них один из «членов экипажа» банкой, которая всегда имелась в лодке, непрерывно вычерпывал воду из лодки.

Старая набережная

Моторные лодки были редкостью, и только со слабосильными стационарными моторами. Первые подвесные появились в городе позже, где-то в начале пятидесятых годов, но они, поставленные на громоздкие и тяжелые вёсельные лодки, еле-еле сдвигали их с места. Но хозяевам быстроходность была и не нужна. Моторы справлялись с встречным течением и обеспечивали досставку сена, дров и урожая с огородов на острове. Остров был основной житницей города. Обширные овощные плантации, обеспечивали сырьем главное промышленное предприятие Хвалынска - консервный завод. В промышленных количествах здесь выращивали кабачки для лучшей продукции комбината - кабачковой икры.

Начало сельхозсезона на острове начиналось весной довольно поздно, после окончания половодья. Волга у города в этот период была очень оживленной. Стояла «под первой школой» и бурлила пристань, проходило много пароходов, буксиров с баржами, и под их прикрытием как-то незаметно на острове оказывались лошади, простейшие сельхозмашины и инвентарь. Всё это перевозилось на таких же, как у всех, вёсельных лодках. Это позже, к середине лета, когда судоходство на Воложке прекращалось, становились заметными курсирующие туда-сюда лодки с рабочими. А ближе к периоду уборки урожая через реку перекидывался канат, по которому ручной тягой таскался от берега к берегу небольшой паром.

"Козлиный садик"

Комбинатовские плантации занимали нижнюю часть острова, переправа располагалась на уровне базарной площади. Мы, пацаны, в этой части острова почти не бывали - делать нам было там нечего. В северной части острова было много частных огородов, их мог взять любой, кто был в состоянии обрабатывать. В уходе за огородами участвовали и школьники, начиная лет с десяти. Им часто поручался полив огорода в летние рабочие дни, когда родители были на службе. Сын хозяев огорода, получив такое задание, обычно подбирал группу друзей-товарищей, которые редко когда отказывались от поездки на остров. Собственно, полив - это маленькая часть дела. Основным занятием было купание, и не просто купание, а очень бурные игры в воде. Постоянное течение формировало у берегов дугообразные отмели - косы, отходившие от берега под острым углом, её оконечность, как у настоящей косы, загибалась ещё круче. Вода, переливаясь через косу, образовывала этакие завихрения, круговороты, в которых продольного течения почти не было. Высота этих кос постепенно нарастала, а затем они довольно круто обрывались, и в месте водоворота образовывалась довольно глубокие ямы, просто идеальные для нашей игры. Обычная игра: где-то она называется «в салочки», «в пятнашки», а мы называли - «в ловушки». Вадящий должен был поймать - дотронуться до кого-либо из играющих: все мчатся-убегают по мелководной косе, с размаху ныряют в яму, меняют направление под водой, применяют всяческие хитрости. Уйдя от погони, играющий должен был оставаться в воде поблизости, обычно на краях ямы. А в самой яме готовился к броску «водяной». Погоню, он обычно начинал с подныривания, затем выскакивал из воды в неожиданном месте и бросался к ближайшему игроку... В общем, шуму и криков при этом было много. Затем - отдых на песке, строительство замков из мокрого песка и небольших запруд с мальками…

Одна из хвалынских пристаней

Весной после ледохода остров почти весь затапливался. Вода поднималась так, что виднелись лишь отдельные, самые высокие участки и гривы. Говорили, что бывали моменты, когда на них можно было собирать, как дед Мазай, застигнутых половодьем зайцев и другую живность. Кстати, наверное, именно поэтому змеи на острове практически, а может быть и вообще, не встречались.

Во время половодья усиленное течение несло через остров воду и ил, повышая плодородие островной почвы, а вместе с водой - и всё остальное, что плыло по течению. Это были смытые где-то выше деревья, иногда огромные и разлапистые, кусты с подмытыми корнями и всякий-разный мусор. Почему-то довольно часто плыли хорошо обработанные брёвна, строевой сосновый лес. Считалось, что они потерялись от плохо увязанных плотов. Плоты, огромные, многозвеньевые, в течение всего лета неоднократно перегонялись вниз из самых северных притоков Волги, в те времена еще не было никаких плотин. Плоты на своём пути теряли брёвна, обеспечивая береговых жителей строевым материалом. Охота ними начиналась с самого ледохода. Особо нуждающиеся лодочники высматривали их с высокого берега через бинокль и, расталкивая льдины, подгребали к ним, зацепляли и тащили к берегу. Ловили их и позже, в течение лета, но основная часть собиралась на острове. В период половодья они застревали в затопленных кустах и деревьях острова. Конечно, туда же набивалось порядочное количество и нестроевой древесины, всяких там коряг и крупных сучьев. Они потом собирались на дрова.

Конечно, на Волге я, как и вся детвора, бывал на протяжении всего лета: купание у берега, рыбалка на удочки с берега или с кормы лодки, стоящей на приколе, и другие развлечения. Но именно поездкам за дровами на остров обязан я возникшей и навсегда сохранившейся любовью к Волге, к водной стихии и к природе вообще.

Воложка

В хвалынских домах не было иного отопления, кроме печного. И печи топились исключительно дровами. Электричеством город обеспечивался маломощной автономной электростанцией, располагавшейся, кстати, в самом центре города. Газа в городе не было до ХХI века, железная дорога с каменным углем - почти за пятьдесят верст, так что иного топлива, кроме дров, не было и в помине. Специальная организация «Гортоп» обеспечивала дровами всех, подавших заявки. Некоторые заказывали дрова дубовые, которые привозили издалека, откуда-то из-под деревни Дубовый Гай. Дрова сваливали из грузовика около дома, а там уж дальше хозяева управлялись сами. Но, наверное, это было и дорого, и хлопотно. Поэтому, кто мог, искали иные пути. Волгари, например, запасались дровами с Волги. Одним из таких волгарей был мой дядя Витя. Он, как и некоторые другие, периодически устраивал экспедиции на остров за дровами. И это было совсем не пустяшное дело. У дяди Вити была жена и дочь дошкольница. Одному выезжать в серьёзные отлучки за дровами было весьма затруднительно, а то и просто невозможно. Он, конечно, иногда выезжал и один, но это было очень изнурительно. Поэтому как только я малость подрос, а именно, достиг примерно десяти-двенадцати лет, у нас с ним сложился дружный дуэт-экипаж для таких экспедиций.

Отправлялись мы обычно в субботу после обеда. Первой задачей было подняться вверх против течения километров на восемь, чуть выше верхней оконечности острова. Сделать это на вёслах было, конечно, очень трудно. Поэтому поднимались на вёслах только до «Просвещенца», а далее переходили на бечеву - длинную, метров тридцать, веревку. Веревка привязывалась не к носу лодки, а к переднему сидению, у самого левого борта лодки, так она лучше управлялась. К другому концу веревки привязывалась прочная, метровой длины палка, которую брал в обе руки бурлак. На его плечо помещалась мягкая прокладка, на неё - веревка, и -вперед. Бурлаком, конечно, был я, подросший. Дядя Витя садился на корму лодки, брал в руки весло или обычную лопату и ими напряженно рулил всю дорогу. Это было совершенно необходимо, т.к. лодка не просто пассивно тащилась на привязи, а шла сложными зигзагами, объезжая всяческие препятствия, в первую очередь, гравийные косы, заезжая в тихие заводи для облегчения нагрузок на бурлака. На быстрине у вершины косы течение было очень сильным, и лодку вытащить против него было нелегко. В эти моменты бурлаку приходилось упираться во всю силу.

Фраера

Таким образом, протягивали лодку дальше Ершовки, садились в неё оба, переезжали через Воложку выше острова на Коренную и сплавлялись по течению вниз, высматривая на берегу скопления дров и место для ночлега. Причалив, первым делом налаживали и забрасывали донки, или как мы их называли - закидные. Закидные - как закидные, на три-четыре крючка. Отличались от современных, пожалуй, только леской. Синтетическая леска - жилка была еще большой редкостью, чаще использовалась толстая нитка или тонкий шпагат. Конечно, они были слабые, очень легко путались, но всё-таки свою роль в умелых руках выполняли.

Закидные ставили на гибкий сторожок из сухого прутика. Когда был - крепился колокольчик, и шли на заготовку дров: лучшей добычей были засыпанные мусором строевые бревна, похуже - стволы и крупные ветви принесенных половодьем деревьев. Параллельно собирали сушняк для костра к предстоящей ночевке. Заготовка дров, конечно, немедленно прерывалась при поклёвках на закидных. Ловилась рыба не то, чтобы очень уж активно, но я не помню, чтобы мы когда-нибудь оставались без вечерней ухи. К наступлению темноты у нас обычно для неё рыбы было достаточно. Ловились, в основном, ерши и густерки, но попадались и берши, подлещики и сомята и даже стерлядки, вполне нормальные стерлядки.

Первые городские автобусы, улица Советская

Палатки у нас не было и в помине, спали просто на какой-нибудь подстилке возле костра, который разжигался при наступлении темноты и заготовка дров вынужденно прекращалась. В котелке варилась уха, кипятился чай и начинались разговоры. Говорил, в основном, дядя Витя, рассказывал о своем саратовском «северьёвском» детстве, о своём кратком участии в войне. По возрасту, он захватил самые последние месяцы войны. Пройдя какие-то кратковременные курсы, летал стрелком то ли на бомбардировщике, то ли на штурмовике: сидел в задней части самолёта, спиной к направлению полёта, и наблюдал, не появится ли враг сзади самолёта, а если появится - должен был отбивать его из пулемета.

Слушал я его с большим вниманием и даже с азартом, спрашивал о чём-то, что-то рассказывал сам. Разговоры шли на равных, что мне очень нравилось и, надо сказать, повлияли на моё развитие. Конечно же, не оставляли без внимания проходившие мимо пароходы, баржи, плоты и всё, что проплывало мимо нашей стоянки.

Иногда дядя Витя брал с собой бутылочку, понятное дело, тайком от своей очень строгой в этом отношении жены, но чаще он, будучи тяжелым язвенником, вынужден был обходиться без неё. Иногда его прихватывал сильный приступ желудочных болей и он всю ночь корчился и стонал от боли. Мне его было страсть как жалко, но что я мог сделать?

Но когда не было приступа, и он «раздавливал» бутылочку, то я уж крепко хранил его тайну, отчего наше с ним взаимное доверие только возрастало. Утром загружали в лодку собранные дрова, стараясь поместить как можно больше. Ставшую тяжеленной лодку предстояло вновь поднять против течения к вершине острова. Сделать это прежним способом - бечевой, в этом случае было невозможно, мешали завалы сучьев и коряг, упавшие подмытые деревья самого острова. Поэтому лодку приходилось выталкивать буквально руками. Дядя Витя садился на вёсла, я брался руками за корму и толкал лодку перед собой. Когда попадалось препятствие (лежащее в воде дерево), дядюшка угребался вокруг него, а я или обплывал или обходил препятствие по берегу. Затем продолжали двигаться «толкачом».

Уголок Хвалынска

Таким способом добирались до вершины острова, огибали его, а дальше уже всё было просто, был отдых. Пассивно сплавлялись по течению, после прохождения серёдыша постепенно подгребая к своему берегу.

* * *

Через какое-то время в недалёкой глубине острова, в районе наших традиционных стоянок, мы обнаружили небольшое озеро, в котором было порядочное количество раков. В последующем дядюшка у кого-то брал маленький бредешок, и мы домой везли еще и ведра два - три хороших раков на радость родни и близких. Это озеро было самым далёким от города, внешне неказистое, редко кем посещалось и поэтому мало кто знал, как много в нем было раков. Заглядывали мы туда и позже, уже в студенческие годы.

Хвалынские яблоки

Из медицинского института на практику в Хвалынск направлялась ежегодно довольно большая группа студентов: после третьего курса - на сестринскую, после четвертого - на врачебную. Конечно, в группу практикантов собирались все выходцы из Хвалынска и их друзья. Трудились днём, как могли, в больницах города, вечерами ходили на танцы в городской парк, а когда, провоцируемая знатоками окрестностей, созревала мысль о лакомстве раками, группа добытчиков отправлялась на остров. Делалось всё довольно просто: брали вёсельную лодку у дядюшки, небольшой, метров пять, бредень у его соседа, арендовали у кого-нибудь велосипеды. Переправившись на остров, садились на велосипеды и ехали к ранее разведанному озеру. Это было типичное островное озеро, неглубокое, узкое и длинное, всё сплошь заросшее тальником и с многочисленными корягами на дне. Для ловли бреднем - очень неудобное, выбродов почти нет. Выручала только совсем маленькая длина бредня: протащив его несколько метров, обычно до очередной коряги, быстро поднимали нижний его край и выбирали попавшихся раков. Их было много, за довольно короткое время набирали несколько вёдер. Всё это громоздили на велосипеды и с большим трудом возвращались к лодке. Сама ловля много времени не занимала. Во всяком случае, мы возвращались в город в этот же день засветло. Эти экспедиции и последующие пиршества нам так нравились, что за лето делали их несколько раз. А накануне приезда в Черемшаны важных гостей в экспедицию нас направляла наша мама.

* * *
Но когда не было приступа, и он «раздавливал» бутылочку, то я уж крепко хранил его тайну, отчего наше с ним взаимное доверие только возрастало. Утром загружали в лодку собранные дрова, стараясь поместить как можно больше. Ставшую тяжеленной лодку предстояло вновь поднять против течения к вершине острова. Сделать это прежним способом - бечевой, в этом случае было невозможно, мешали завалы сучьев и коряг, упавшие подмытые деревья самого острова. Поэтому лодку приходилось выталкивать буквально руками. Дядя Витя садился на вёсла, я брался руками за корму и толкал лодку перед собой. Когда попадалось препятствие (лежащее в воде дерево), дядюшка угребался вокруг него, а я или обплывал или обходил препятствие по берегу. Затем продолжали двигаться «толкачом». Таким способом добирались до вершины острова, огибали его, а дальше уже всё было просто, был отдых. Пассивно сплавлялись по течению, после прохождения серёдыша постепенно подгребая к своему берегу.

* * *

Через какое-то время в недалёкой глубине острова, в районе наших традиционных стоянок, мы обнаружили небольшое озеро, в котором было порядочное количество раков. В последующем дядюшка у кого-то брал маленький бредешок, и мы домой везли еще и ведра два - три хороших раков на радость родни и близких. Это озеро было самым далёким от города, внешне неказистое, редко кем посещалось и поэтому мало кто знал, как много в нем было раков. Заглядывали мы туда и позже, уже в студенческие годы.

Из медицинского института на практику в Хвалынск направлялась ежегодно довольно большая группа студентов: после третьего курса - на сестринскую, после четвертого - на врачебную. Конечно, в группу практикантов собирались все выходцы из Хвалынска и их друзья. Трудились днём, как могли, в больницах города, вечерами ходили на танцы в городской парк, а когда, провоцируемая знатоками окрестностей, созревала мысль о лакомстве раками, группа добытчиков отправлялась на остров. Делалось всё довольно просто: брали вёсельную лодку у дядюшки, небольшой, метров пять, бредень у его соседа, арендовали у кого-нибудь велосипеды. Переправившись на остров, садились на велосипеды и ехали к ранее разведанному озеру. Это было типичное островное озеро, неглубокое, узкое и длинное, всё сплошь заросшее тальником и с многочисленными корягами на дне. Для ловли бреднем - очень неудобное, выбродов почти нет. Выручала только совсем маленькая длина бредня: протащив его несколько метров, обычно до очередной коряги, быстро поднимали нижний его край и выбирали попавшихся раков. Их было много, за довольно короткое время набирали несколько вёдер. Всё это громоздили на велосипеды и с большим трудом возвращались к лодке. Сама ловля много времени не занимала. Во всяком случае, мы возвращались в город в этот же день засветло. Эти экспедиции и последующие пиршества нам так нравились, что за лето делали их несколько раз. А накануне приезда в Черемшаны важных гостей в экспедицию нас направляла наша мама.

* * *

А еще вспоминается, как мы ездили на остров за грибами. На острове росли грибы разные, но особый интерес вызывали сугубо островные - песочники, или как их у нас называли - гладыши. Появлялись они осенью, в период листопада, на более или менее открытых местах около больших старых осин. Грибы эти - не одиночные, росли большими грибницами. Молодые грибницы были в виде сплошного круга. По мере старения они увеличивались в диаметре, в центре круга грибы исчезали и грибницы становились кольцевидными. Кольцо иногда достигало нескольких метров в диаметре. Грибы сидели очень плотно, просто друг на друге и были очень разной величины. Молодые - прямо с булавочную головку, старые (но полноценные, не червивые) могли иметь шляпку диаметром до десяти сантиметров. Особый интерес вызывали грибы мелкие, такие, чтобы свободно проходили через горлышко обычной бутылки. В бутылках их и солили некоторые любители экзотики. Считалось особым шиком, чтобы во время зимних праздников, на Новый Год, например, на стол среди закуски поставить обычную водочную бутылку с засоленными в ней грибами. Остальные солились в бочках.

Искали грибницы в ворохах опавших листьев. Идёшь, шаркая ногами, разбрасывая листья. Грибницу находили не вмиг. Особое чутьё имел дядя Витя. Обнаруживал грибницы почти всегда именно он. И если он нападал на неё, то работы хватало на обоих. В хорошие дни и в урожайные годы набирали гладышей несколько вёдер, так что становилось проблемой дотащить их до лодки.

* * *
Зимой остров, естественно, посещался школьниками значительно реже. В основном при лыжных прогулках. На нем была проложена и лыжная трасса для пробегов во время уроков физкультуры, для тренировок лыжной секции и соревнований самого первого уровня. Для более серьёзных гонок трасса была слишком гладкая - местность мало пересеченная. Взрослые, говорят, выходили на охоту за зайцами, но, думается, выходили больше как на прогулку, чем на промысел. Вряд ли возле города, на часто посещаемом острове появлялись зайцы в промысловых количествах. Другое дело - зимняя рыбалка. Среди пацанов ходили слухи о каких-то фантастических уловах некоторых рыбаков. Особенно упорно они циркулировали ближе к весне, когда на озёрах случались заморы. Бывали они не каждый год, а только после морозной зимы. Озёра на острове были, в общем-то, мелкими, многие сообщались друг с другом узкими протоками - ериками, образуя этакую цепочку. Из последнего в цепочке озера был «вытек» в Волгу. При падении уровня воды в Волге, уровень её в озёрах оказывался выше, и по закону сообщающихся сосудов вода начинала вытекать из озёр, постепенно прорывая нечто вроде каньонов в песчаных берегах острова. В сильные морозы в первую очередь до дна промерзали ерики. Озёра разделялись, движение воды из озера в озеро прекращалось. Нарастающий лед приближался ко дну и тогда-то, и начинались заморы. Запасы кислорода в озёрной воде истощались, новая вода не поступала, и рыба начинала задыхаться. Сам я никогда в такое время на озёрах не бывал, но многие рассказывали, что если в такое время пробить во льду лунку, а лучше - большую лунку, то рыба сама прямо выпрыгивает из мертвой воды на лёд в большом количестве. Тогда её можно было просто выгребать сачком. Говорят, добывали при этом всяческой рыбы прямо-таки мешками.

* * *

И ещё об одной традиции, связанной с островом. После окончания школы, как обычно и как везде, в нашей школе проходил выпускной вечер (слово «бал» считалось буржуазным и не употреблялось). Затягивался он, конечно, за полночь, а вот встретить близкий рассвет и восход солнца на острове считалось очень романтическим мероприятием, красиво завершающим школьную жизнь. Кто имел возможность распорядиться лодкой, заранее её готовил. Подбиралась компания человек в десять, куда приглашались и девчонки - выпускницы из женской школы (выпускникам это не возбранялось!), и вся эта компания ехала на остров встречать новый день. Всё это происходило в период половодья. Остров был полузатоплен, в него можно было заехать с Волги на лодке легко и свободно. Перед праздничным вечером нашего выпуска такую поездку решила совершить и наша компания. Однако лодок ни у кого из наших родителей не было, и все взоры обратились на меня. Было известно, что у моего дяди лодка есть. Прознавшие о нашей затее родители резко ей воспротивились, но и мы отступать не хотели, ощущая себя совершенно взрослыми и находясь в полной уверенности в полной безопасности нашего предприятия. Поэтому накануне вечером, до начала школьных торжеств, мы втихую выкрали у дядюшки весла от лодки, тут же, у его дома, спрятали их так, чтобы можно было их забрать ночью, не заходя во двор. Что мы и сделали после завершения школьного праздника. Утро и рассвет мы встречали на острове. Ездили над чьими-то затопленными огородами, лавировали между стоящими в воде деревьями, нарушая островную тишину песнями, хохотом и всяческой болтовнёй. Счастье было полным. Но, как известно, постоянного счастья не бывает. Вскоре после восхода солнца, радостно нами встреченного, откуда ни возьмись натянулись тучи, начал моросить дождь, но, главное, поднялся ветер, и - самое главное - горыч, т.е. ветер, дувший с гор, от города на остров. Мы, плавая под прикрытием деревьев острова, не сразу это ощутили и не сразу осознали, что к чему. Всё стало ясным, когда мы только высунулись с острова на волжский простор, еще увеличенный половодьем. Довольно сильный ветер дул нам в лоб. Лодку, и без того тяжёлую, да еще придавленную десятком пассажиров, никак не удавалось сдвинуть от острова к городу. Все парни по очереди садились за вёсла показать свою силу (девушкам!), но никому не удалось сдвинуться хотя бы на метр. Вот тут мы встревожились, тем более что разглядели одинокую черную фигуру, стоящую под дождём на крутом городском берегу, явно кого-то из нас поджидавшую. Тут мы в лодке перегруппировались. Всех малосильных девчонок сгрудили на корму, а на каждое весло село по двое гребцов, которые, прилагая максимальные усилия, стали потихоньку приближать нас к городскому берегу. Гребцы поочередно менялись. И так мы все «ухайдакались» пока достигли берега, что после этого по домам буквально расползались. Черной фигурой, стоявшей на крутом берегу под дождем, оказалась моя мама, умиравшая от страха, наблюдая за нашей борьбой со стихией.

* * *

И вот на этом-то благословенном острове летом 1950 года и произошла тяжелая трагедия, которая тогда потрясла весь город, и память о которой сохранилась у хвалынских старожилов до наших дней: совершенно нелепо погиб признанный вождь нашей уличной команды, сын очень уважаемого в городе главного врача районной больницы Володя Мигунов, и чудом остался в живых автор этих строк, сын главного врача районной детской больницы и популярного в то время врача-хирурга. В какой-то рабочий день середины лета родители одного из нашей уличной компании дали ему задание съездить на остров и полить огород. Он, как и положено, бросил клич: кто желает съездить на остров? Свободных от других дел в тот день нашлось двое: я, окончивший к тому времени пятый класс, и Вовка, на два года постарше. Переправившись на остров, прежде всего и как обычно, решили покупаться, порезвиться на пляже, а уж потом отправиться на полив. Накупавшись досыта, задумались, во что бы ещё поиграть, и решили поиграть в прятки. Вадить выпало хозяину огорода, а мы с Вовкой побежали прятаться. Но куда спрячешься на пляже? В чахлых просвечивающих кустиках поблизости не укроешься ... Забежали в каньончик, промытый ериком из ближайшего озера: с нашей лодки нас за песчаным барханом не видно, но стоит подойти к рядом расположенному устью ерика, взглянуть вдоль него: и мы - как на ладони. И тут кому-то из нас пришла в голову мысль: а давай быстренько выкопаем пещеры в отвесном берегу «каньона» и спрячемся в них. Идея обоим очень понравилась, и мы с энтузиазмом бросились копать песчаную стенку. Хоть и влажный, но чистый, многократно промытый волжскими водами песок легко копался голыми руками, и скоро были готовы два рядом расположенных углубления, в которые мы, однако, целиком не помещались. Решили пещеры углубить, и лёжа на животе вытянутыми вперед руками продолжали выгребать песок от дальней стенки. И тут, в момент, когда мы одновременно находились в своих пещерах, произошел обвал.

Огромная, какая-то мягкая, тяжесть рухнула на спину, на голову, на вытянутые вперед руки. Конечно, я стал судорожно пытаться освободиться, но тяжесть была такова, что я, (отчетливо это помню) не смог не то чтобы подтянуть к себе руки, но и даже пошевелить хотя бы одним из растопыренных пальцев. Не удавалось, и подогнуть ноги в коленках - таз был плотно прижат к «земле». И тут слышу глухой Вовкин крик: «Вытаскивай меня!». Я успел ответить: «Меня тоже засыпало!», ноги мои дёрнулись вверх-вниз пару раз, и я потерял сознание. Очнулся я от ощущения, что кто-то льет на меня воду. И ещё оттого, что сквозь закрытые веки ощутил солнечный свет. Но я не поспешил открывать глаза. Первая мысль, появившаяся из мрака бессознательности, была: «а вот и не буду глаза открывать, пусть ещё польют, пусть потревожатся!». Но чувствую, что не льют больше, и никого, никаких звуков тревоги рядом не слышно. Даже любопытство появилось: «Ну, что же они?». Осторожно приоткрываю глаза, поворачиваю голову - и никого рядом не вижу. Пытаюсь приподняться, но мышцы - ватные и меня совсем не слушаются, так что я еле смог повернуться на бок и осмотреться. Вокруг - никого. Только рядом на спине лежит Вовка, совсем без движения. Кое-как привалившись к нему стал его тормошить, звать. Видя, что он не дышит, пальцами приоткрыл ему рот и увидел, что он забит песком. Здесь меня охватило отчаяние. Я стал понимать, что случилось что-то страшное, что срочно что-то нужно делать, кого-то звать на помощь, Но - кого? Никого поблизости нет. Только вижу, метрах в пятидесяти от нас сидит на пляже парочка: взрослые парень и девушка, но они заняты сами собой и по сторонам не смотрят. Делаю попытки их окликнуть, но голоса у меня совсем нет, из меня вытесняются лишь какие-то мычащие еле слышные звуки. Они не слышат. Тогда возникает мысль: ну где же наш огородник-то? Кое-как на животе заполз на песчаный бугор и выглянул в сторону Волги и вижу, что наш товарищ сидит на лодке, что-то там возится и нами совсем не интересуется. И как я ни пытался своим сипом «докричаться» до него, он меня так и не услышал. Я понял, что надо добиваться внимания молодой парочки. Сил, чтобы встать и подойти к ним, по-прежнему не было. Сидя и ползая на четвереньках рядом с Володей и обливаясь слезами, стал, по возможности размахивать руками и продолжал издавать вместо криков сиплые звуки. Не сразу, но все-таки мне удалось обратить на себя их внимание. Они долго, не двигаясь, смотрели на мои дви жения, и долго не могли понять, что это там какой-то мальчишка делает? Наконец, они подошли к нам, увидели и поняли, что к чему и начали действовать.*

Позвали нашего огородника, Володю погрузили в лодку, помогли мне забраться в неё и изо всех сил начали грести на нашей весельной лодке в сторону города. Помню, я сидел на дне лодки рядом с Володей и всю дорогу обливался слезами. Подчалили к берегу прямо у детской больницы. На берегу были какие-то мальчишки (как потом оказалось - детдомовцы), которые были призваны на помощь и Володю быстро отнесли в больницу. Я остался на улице. Удивительно, как быстро мчатся трагические вести почти сразу улица у входа в больницу была полностью запружена народом. Во всяком случае, когда в больнице стало известно, что и с кем случилось, мама моя, бывшая здесь же на работе, выскочила, чтобы взглянуть на меня - живого, она разыскивала меня уже в порядочной толпе. Увидев и обняв меня, она умчалась обратно, а толпа на улице строила догадки, что происходит в больнице, жив ли ещё Володька. Из больницы вдруг выскочил человек в белом халате и куда-то помчался, в толпе стали пояснять: это он послан в аптеку за адреналином для укола в сердце. А я так и болтался в толпе. Из собравшихся взрослых меня в лицо почти никто не знал, и никто на меня не обращал внимания. В толпе, как водится, нашлись знатоки с удовольствием рассказывавшие вновь прибывшим, что и как случилось. Какое-то время их речи не затрагивали моего внимания, но вдруг слышу, как какая-то бабка, стоящая прямо рядом со мной рассказывает: «Мигунов вырыл пещеру и спрятался в неё, а Неклюдов увидел это, забежал сверху, подпрыгнул, обрушив свод пещеры, и убежал в глубь острова». И тут со мной произошла глубокая и тяжелая истерика.

После неё из памяти начисто исчезли события следующих трёх дней, и выходил я из неё еще долго. Очевидцы потом рассказали, что я внезапно, с какими-то дикими криками прыгнул на грудь какой-то бабки, стал её кусать, бить кулаками и царапать, да так, что меня от неё еле оторвали. Потом родители, накачав меня какими-то снадобьями, поместили дома в абсолютно темной комнате, где продержали несколько дней, и запертый в которой я слышал звуки духового оркестра во время похорон.

Читать далее "Детские игры и "шалости""⇒