I am... Глава 6

Алексей Печкуренко

- Тебе придётся задержаться, на некоторое время, у меня,- сказал куратор, когда серый рассвет выползал из-под горизонта. – Располагайся в любой комнате, в каком хочешь состоянии. Твоя задача несколько дней ничего не делать. Как говорится – дух перевести. Ждать. Чего ждать, я и сам ещё толком не знаю. Догадываться - догадываюсь, но пока об этом рано говорить. Вскоре, по всей видимости, тебе предстоит перемещение за тридевять земель, как здесь говорят, - куратор положил на стол давно потухшую трубку, видимо ожидая моей реакции, но я молчал.

- Ну пусть, не тридевять земель, а тридевять галактик, как у нас говорят, - продолжил куратор, уже расхаживая между письменным столом и окном,- да еще десятка два кротовьих нор, не таких, как ты привык. Так что копи силы. У меня на несколько дневных периодов дела, и ты будешь совсем один. Погулять по городу не возбраняется, но, чур, внимание к себе не привлекать. Мы и так уже наследили в этой части. Тут ещё война дурацкая,- куратор вздохнул,- понимаю, что необходим материал, нужен в острейшей форме, а все равно войны не люблю.

Он говорил короткими фразами, скажет несколько слов, сделает два три шага, развернётся, к окошку подойдёт.

- По мне: так война для этого дела лучше,- возразил я,- не принимаю спланированные катастрофы. Как подлость какая-то. А так сами подрались, сами и помирились. И работа есть.

- Планируем эти вещи не мы с тобой, не думай об этом. Мне в своё время также не по себе было, потом привык. Да и ты уже многому не удивляешься, видел-то достаточно всяческих гадостей. Гадость она всегда гадость, хоть при той жизни, хоть при… - тут куратор замешкался, подыскивая слово,- этом состоянии, сущности нашей и окружающего пространства. Я вот частенько думаю, что никто ничего плохого не планирует, просто сидят умные аналитики и по малейшим изменениям кривизны пространства, или чего ещё, высчитывают, что и как. И где. А получается - как получается. ТО хорошо, то не особо. Да и их понять можно. Все факторы учесть просто невозможно, случайности ещё приплюсовываются...

Он продолжал что-то говорить, расхаживая по комнате, изредка останавливаясь у окна ко мне спиной и посматривая на улицу.

Куратора я уже и не слушал, улетев мыслями далеко назад, к простой и ясной в то время для меня жизненной перспективе.

Избушку в Алмазном я строил один, моя собака к строительству относилась равнодушно, предпочитая то и дело отвлекать меня, облаивая невыкунивших белок в ельнике, уходившем под вершину Киши. Сам Алмазный начинался из огромной каменной осыпи, катившейся от макушки горного узла, состоящей из больших серых валунов, лежащих миллионы лет в кажущемся беспорядке, а когда присмотришься - ан нет, все камни на месте, переложить хоть один - и все, правильность природной композиции нарушится бесповоротно. Глубокие щели между валунами грозили переломами неудачливому ходоку и зимой, и летом. В эти же расщелины по теплу убегали многочисленные змеи, почувствовав сотрясение грунта от идущего путника, а зимой в них жил соболёк, предпочитая ловить в тёмных коридорах сеноставок и мышей. Темно, тепло и безопасно.

Сам ручей, вначале невидимый, робко переливался и журчал ледяной водой под валунами, потом выходил на поверхность, и вёл себя сперва несмело, но приняв ещё три или четыре ключика по пути к своему устью, выбегавших из тёмных и заваленных ветроломом распадков, медвежьей радости,- внизу становился неширокой речушкой, которую уже и вброд не везде перейдешь. На устье Алмазного размещалась моя четвёртая избушка, и от неё до этого места, где я тогда стоял, неторопливого хода было около трёх часов, а если с грузом, то немного больше. Подъём по ущелью не сильно крутой и его почти не замечаешь, только потом, позже оглянешься и - мама моя родная, как высоко я уже залез!

В тот день я был с хорошим грузом. До вершины Киши ещё можно подниматься и подниматься, но мне вверх не надо, вот он раскинулся ельник, огромный, старый, вот тут вода, и зимой её брать удобно, вот хороший приступочек с почти горизонтальной поверхностью, на которой неплохо будет смотреться новая избушка. А вот по краю и ёлки нужного диаметра, не толстые, но и не сильно тонкие. Парочку венцов нижних я срублю вон с той прогонистой, полусухой, с облезшей местами корой, висевшей лахтаками, лиственницы, уцепившееся корнями за серые глыбы - гнить изба меньше будет.

Избушка была и нужна мне, и не нужна, одновременно; просто старый, исхоженный вдоль и поперёк за эти годы охотничий участок уже поднадоел, тянуло в синеющую глубину многочисленных ущелий и распадков Киши, где очень давно никто не охотился, и не бил своих троп. Да и поговаривали в том году, что план по соболям дадут вдвое, а то и втрое больше, чем обычно. Можно и не пытаться взять такое количество на моих горельниках.

Поэтому, придумав несуществующую болезнь, подкрепленную фиктивным больничным, я и оказался тогда на высоте около километра над моими старыми избушками, с привязанной к рюкзаку и согнутой в дугу двуручной пилой , с лопатой без черенка, с хорошим топором, с запасом продуктов на несколько дней и небольшой жестяной печкой с коленами труб внутри неё, которые побрякивали при каждом шаге...

Уже вечерело, тени становились длиннее, потягивало от шапки Киши нелетней прохладой, долина Ульбинки скрылась в синеватой дымке, чёрные зубы скал в отдалении поддерживали уставшее небо, закрыв собой красный мяч солнца.

Стояла вторая половина лета, даже можно сказать, начальная часть длинной, желто-красной осени, переходящей в трескучую морозами синюю зиму. Я был свободен от всего на несколько дней, и как обычно, ощущение полной независимости и от забот, и от повседневных мыслей кружило мне голову, а предвкушение тяжелой работы не пугало, а наоборот, заставляло быстрее двигаться, обустраивая свой ночлег...

- Тебе бы рассказы писать,- сказал куратор, видимо исподтишка наблюдавший за мной,- да вот не задача, не печатаются они у нас.

Он уже собрался уходить и стоял у двери, поправляя серую фетровую шляпу, и поигрывая резной тростью с замысловатым набалдашником.

- Ладно. Будь здоров, набирайся сил и спокойствия, они скоро потребуются. Все таки прошу на улице в материализованной форме не появляться. Нечего тебе светиться в этом убежище. Тут и я ещё как-то на днях неосторожность имел явиться под вечер с копьём и в очень красивой боевой раскраске, забыл, где я, по улице прошёлся, так кто-то полицию вызывал. Естественно, та ничего в квартире не обнаружила. Но всё равно неприятно. Старею, что-ли? Хоть и стареть-то не можем. Но склероз явно развивается, хотя и нет условий для такого процесса, – Куратор на секунду замолчал натягивая на тонкие пальцы чёрные кожаные перчатки, коротко взглянул в мою сторону.- Всё, решено. После задания на каникулы пойдёшь.

Дверь за куратором закрылась, замок щёлкнул и я остался один со своими мыслями и воспоминаниями, которые уже не мучили меня, а просто проплывали в памяти, как изображение на гигантском экране кинотеатра.

Каникулы это, конечно, хорошо. Погреюсь на пляже, рыбку половлю. Мысль об Анне я отогнал, как надоедливую муху. Впереди задание, и, видать, не из привычных. Но думать о нём совсем не хотелось. Странное дело, сколько времён я уже в этом мире, сколько всего за плечами, а в периоды затишья всё равно улетаю в другой, тот мир, где я состоял из всего натурального, где по моим жилам текла горячая кровь нестарого человека. Почему так? Что тянет меня в былые времена, в котором плохого было столько же, сколько и хорошего? А то и больше?

В сегодняшней своей форме я мог переживать события того прошлого и этого прошлого столько раз, сколько хотел, мог замедлять их, растягивая удовольствие, мог ускорять, выбрасывая несущественные и неприятные моменты, мог подчёркивать в памяти те детали своего быта и событий, которые раньше казались совсем не приметными. Мне не надо писать рассказов. Никто их здесь читать не будет, у каждого своих воспоминаний хватает. Если общность живущих поддерживалась разными способами от газет до радио и телевидения, то мы - пустота одинокая, и общности между нами нет. В этом мире мы все закоренелые индивидуалисты. Поневоле.

Необходимо уходить с Земли, и как можно дольше сюда не возвращаться. Здесь мне сегодня тяжело и грустно. После автобусной остановки мне почти всегда тоскливо, только работа, отвлекает от хандры. Вроде бы пора привыкнуть, а не могу.

Как-то с отцом мы приехали в его родной город, на берегу Иртыша, где он провёл своё детство и юность, где умерли и похоронены все его братья и сестры, и родители, но где остался стоять их родовой дом, в центре города, занятый давным-давно какой-то жилконторой. В этом доме я в своё время бывал каждое лето, поедая вкусные бабушкины пирожки в неимоверном количестве. В этот раз я, уже будучи достаточно взрослым человеком, поглядывал на отца, ожидая, что он повернёт на те улицы, которые вели в родовому гнезду, но так этого и не дождался, первым вечерним поездом мы уехали обратно, старясь в купе говорить на посторонние темы. Я и тогда понимал состояние отца, и сейчас понимаю своё состояние.

Участие в строительстве мира меня всегда увлекало, как исполнителя, но гигантские размеры задач и пространства подавляли, а почти полное одиночество наедине со временем становилось тягостным. Я, по всей видимости, подрос к периоду, когда надо становиться наставником и идти дальше, вверх по карьерной лестнице, до куратора и выше, уже и не знаю куда. Неведомо это мне, могу только догадываться, но из догадок кашу не сваришь.

А вот тогда, в Алмазном, в первую ночь я сварил очень вкусную кашу. Берёшь пшёнку или перловку, самую дешёвую крупу, не важно какую. Заливаешь её ключевой водой в алюминиевом котелке. Мелко режешь солёное сало, хорошую, такую горсть, кидаешь туда же и долго паришь на слабом огне или мерцающих углях. Уже опустится ночь, окутает все тёмным одеялом и только одинокий неровный огонёк костра и запах доходящей на огне каши, будет говорить чёрным треугольным елям, что здесь появился человек и появился надолго.

Мой собак тогда лежал у костра положив морду на лапы, наблюдая за игрой красок в горящем костре. Смотрел нанайский телевизор. Собак проголодался, но терпеливо ждал, когда хозяин по-братски разделит с ним содержимое вкусного котелка. Конечно, он этого дождался...

Я многое вспомнил в ту тягучую ночь в Брюсселе, но предчувствия надвигающихся новых приключений и работы потихоньку отодвигали призраки былого на задний план, и они становились размытыми и тихими.

- Ты прибудешь в тот медвежий угол, как у вас говорят, не один, у тебя появятся подопечные, - говорил мне куратор, через три местных дня, в этой же квартире, в этом же городе, только внешность у него в этот раз была несколько другая.

Пожилой человек, с седой головой, в старом помятом костюме в полоску и грязных коричневых туфлях. Курил он дешёвые сигареты, разгоняя дым забинтованной грязным бинтом левой рукой.

- Но все будут заниматься своими делами,- продолжал он, сидя опять за столом, изредка поглядывая на меня и опять делая пометки огрызком простого карандаша в коричневом потрёпанном блокноте.

- Задача проста на первый взгляд, но в то же время весьма деликатная. В этот раз нет необходимости что-то разрушать или присутствовать при этом, собирая из-под обломков нужную субстанцию. Ты переходишь на другую линию работы, будешь корректировать дизайн, ландшафт создаваемого уголка, форматировать новоживущих вот из этого контейнера, - он извлек из какой-то части комнаты контейнер с поддиванной биографией и вновь поставил его в центр стола, мельком ощупав здоровой рукой.

- Что у вас с рукой? - спросил я, не отрывая взгляда от контейнера, мне он показался сегодня большим по размеру, а оттенок серебристого цвета отливал темноватой патиной.

- Ничего особенного, неудачная попытка приласкать Амурского тигра в Берлинском зоопарке.

- А что с тигром?

- Ему сейчас делают операцию по восстановлению зубного аппарата. Протез ставят,- медленно пояснил куратор, глядя в то место, где пустовал я.- Будь добр, материализуйся, пожалуйста, не могу говорить с голой стеной. Самое интересное, - продолжал он наблюдая за моим появлением из пустоты, это то, что окружающие сочувствовали тигру, а не мне. Текла кровь, все было весьма натуралистично, я даже внушил себе, что очень больно, но меня почему-то не жалели; в мыслях окружающей толпы, назревали очень нехорошие тенденции и пришлось без шума перейти в другое место, где меня перевязали и приласкали почти искренне.. Ну ладно про это. Есть более важный разговор.

Куратор поднял контейнер, подбросил его к потолку, тяжесть летящего вверх предмета ощущалась на расстоянии, я ожидал крепкого удара ящика о пол, но он завис в воздухе, в метре от поверхности и начал светится слабым малиновым светом, вращаясь в воздухе медленно, как лопасти ветряка при слабом ветре.

- Вот, смотри, и запоминай, - голос куратора был строг, он говорил почти по слогам. - Видишь вот эту кнопку? - ткнул он пальцем, однако не прикасаясь к поверхности контейнера, на тёмный, чётко отграниченный квадратный, небольшой участок, одной из граней.- Это замок, возьмёшь контейнер в руки и нажмёшь на него, когда получишь команду, а если команды не придёт, нажмёшь в тот момент созидания, когда станет ясно, что без живущих больше нельзя. Ты уже давно разбираешься в этих делах, сам ещё не зная этого. Создавай то, что ты сам хочешь, о чем думаешь, но создавай так, чтобы потом не было стыдно за содеянное, и не пришлось бы присылать команду для зачистки. Это новые веяния в нашей работе. В принципе, создаёт Верховный, но твоими руками и знаниями. Таких опытов в данное время ставится около десятка, но где, не знаю, знаю только, что очень далеко, за первой границей, у которой ты бывал нелегалом несколько раз.- Он на секунду сделал паузу.- Да и мы, старики, не миновали этого.

Куратор раздёрнул плотные, пыльные шторы на окнах, в комнату вошёл тяжёлый красный закат солнца, окрасив все в печальные багровые тона.

- Ты посмотри,- дёрнул перевязанной рукой куратор,- как влияют ядерные взрывы в атмосфере на цвет солнца, мельчайшей радиоактивной пыли в воздухе много. Они все здесь, самоеды, думают, что вечны, но ошибаются. Нам тут и энергию тратить не придётся, все сами сделают. Жаль, что живущие не вспоминают состояния своего небытия, как это долго и скучно.

- Не думаю, -сказал я, наблюдая за продолжавшим крутится в воздухе комнаты ящичком, - Если кого и не было, то, как он может помнить то, чего не было?

- Может, ещё как может, - ответил куратор.- Если очень захочет и постарается. Да дело и не в этом. Фигурально я сказал, фигурально. Не придирайся к словам.

Куратор свободно взял контейнер и передал его мне. Ящик опять стал привычного цвета и размеров.

- На. Отвечаешь за него не головой, которой, как таковой у тебя просто нет, то отвечаешь всей своей сущностью. В нем уникальный материал, отлежавшийся в течении тысячелетий здешнего периода, собранный одной из первых экспедиций. Мой наставник про эти приключения рассказывал. Не знаю, что и произойдёт, если все пойдёт не так, как планировалось в верхах. Это очень серьёзно. Такого необычного задания у тебя ещё не было. Ведь вся координация в твоих руках и помощи тебе и твоим спутникам сначала не будет. Потом как обычно в полном объёме и по первому требованию. Да, кстати, ты переводишься в разряд наставников, каникулы у тебя становятся больше на два периода. Так что твои острова ждут тебя с нетерпением.

- Острова островами. Само собой. А кого буду я, так сказать, наставлять?

- Ты их видеть, скорее всего, не сможешь до окончания операции, но могу тебе сказать, что они не те, кого ты вспоминал последнее время.

- Я вспоминал свою собаку и как я строил избушку в Алмазном, как я пил ледяную воду, зачерпывая её кружкой в чёрной расщелине между камнями…

- Ты ещё стихи на местный манер сочини,- рассмеялся куратор.- А вот собак мы создать не можем, вернее, можем, но они всегда получаются не такими, как нам хотелось бы. У меня так же было в своё время любимое домашнее существо, не такое симпатичное, как любая здешняя собака, но все-таки... Более просто и примитивно устроенное. Так вот, сколько раз я не пытался создать его вновь, для своего личного пользования, у меня не получалось. А вот активно мыслящие, любого дизайна,- всегда, пожалуйста, в любом количестве, без малейших затруднений, был бы контейнер с субстанцией.

Мы помолчали, глядя друг на друга. В комнате сгущался вечерний сумрак, черты лица моего собеседника смешивались с ползущими из углов тенями.

- Так вы теперь будете другими заниматься, и мы больше не увидимся, - понял я, - это печально.

- Нет, дорогой, я как был твоим куратором, так им и останусь, потом ты сам перейдёшь в разряд кураторов, но я опять буду рядом с тобой, но на пару ступенек выше. Мы все растём в своих знаниях и умениях, поднимаясь по лестнице вверх, но параллельно друг другу.

- И до каких пор поднимаемся? Где конец подъёма?

- А нет конца. Это бесконечный процесс, на бесконечность и рассчитанный. Ты не ломай свои мысли такой перспективой. Вся бесконечность заполнена тяжёлой работой, её столько много, что нас постоянно не хватает. И в достатке не будет никогда.

- А для чего все это? Зачем? Здесь даже в школе меня учили, что все создаётся само собой, из космической пыли, взрывов звёзд, эволюции, наконец. У меня такое ощущение, что мы имитируем деятельность по созиданию нового, а сами просто являемся первыми зрителями всего процесса.

- Как у вас говорили - сам и прыщ не сядет. Так и у нас. Все это ты понимаешь и ещё о большем догадываешься. Не провоцируй меня. И не придуривайся.

Мы опять долго молчали. Все уже было сказано, а что не сказано, то уже лежало в моей пустоте в нужном месте с чёткими инструкциями. Несмотря на слова о полной свободе, ограничений натыкано также достаточно, туда нельзя, и вот это делать запрещено.

- А ты как думал?- сказал куратор,- бесконтрольность вещь опасная, можете сотворить неизвестно что, никакая команда по расчистке не справится. Свобода свободой, но некоторый контроль обязателен. Сам понимаешь.

Вечерний Брюссель лежал за окном. Светились витрины магазинов, в кафешках сидели живущие, переводя дух после трудового дня. Группа туристов тянула руки, пытаясь погладить барельеф собаки, приносящий счастье. Бронзовая собака многолетними поглаживаниями была отполирована до золотого блеска. Сам я много местных лет назад гладил её по блестящему боку, и моё желание, как ни странно, сбылось, правда только через два года и в не полном объёме, но все равно приятно.

- Если желаешь, можешь несколько дней побыть на Земле. Да, вижу, нет надобности в этом.

- Да, - ответил я, - нет надобности, все что мне нужно и мне хотелось, я уже видел. Ведь вы специально направили меня по прошлым местам, давая попрощаться и вспомнить. Ведь так?

- Ну так, - лицо куратора оставалось спокойным.- Я был в твоём положении много периодов назад. Мы ведь все равно помним, то, своё, из которого пришли сюда, но изредка память надо освежать. Тем более, когда ты вернёшься, возможно, а это будет ой как не скоро, здесь не останется ни одного живущего, которого ты знал и встречал. Все переместятся к нам, на разные уровни. И в другом облике. Да ведь это и не важно. Круговорот жизни в Пространстве, как и круговорот воды на Земле. Вода – она в любом состоянии вода. Как и жизнь. Не имеет начала, не имеет конца. Ну, хватит. Можешь оправиться сейчас, можешь завтра утром. Команда ждёт на границе в условленном месте. Будь.

Куратор приблизился ко мне и протянул для пожатия забинтованную руку. Это не принято в наших взаимоотношениях, но я прикоснулся к ней, ощутив шероховатость бинта. Куратор повернулся через левое плечо и прошел сквозь стену. В коридоре взвизгнула женщина, послышался топот ног по лестнице, внизу хлопнула наружная дверь. Все стихло.

...Тогда в Алмазном я начал строительство наутро, когда густой туман скрывал долину Ульбинки, а дым от тлеющего костра стелился по склону уплывая вниз горькой полосой.

Валка лиственницы заняла около двадцати минут. Дерево упало удачно, несколько выше облюбованной площадки. Раскряжёванные брёвна я стаскивал вниз при помощи куска крепкой капроновой верёвки. Делаешь петлю, захватываешь ею один конец бревна и, потихоньку приподнимая за веревку этот конец, передвигаешь бревно к нужному месту. Конечно, если бревно неохватное, то одному человеку справиться с этим невозможно. Если бревно можно катить, то его катишь. Все по простым житейским правилам.

Через пару часов первый венец лежал на земле, углы были выверены с помощью той же верёвки. Бревна я не шкурил, потом пройдусь по стенам топором, оголяя жёлтые полоски оболони, спасая стены от короеда. Ещё два венца я положил до вечера из сырой ёлки. Через пять дней зимуха стояла на своём месте, практически готовая к употреблению. Осталось постелить целлофан на наколотые плахи крыши и накидать на него грунта. Потолок, конечно, потом, зимой, покрывался густой изморозью при долгом моем отсутствии, что доставляло некоторые неудобства. А нары и все остальное я сделал поздно осенью, уже вместе с товарищем. Помнится, сезон был неудачным, рано лёг глубокий снег, соболя бегало мало, да и на приманку он не шёл. Мышей и сеноставок в камнях жило предостаточно.

Но потом зимуха оправдала своё предназначение, дарила мне щедро тепло и пищу, когда долгими зимними ночами за стенами завывала пурга.

Если мне позволят, я попробую создать дизайн некоторых мест на новой планете таким, каким он был тут, в моих любимых местах. Только получится ли все, как надо?

Я ещё раз оглядел доступное мне пространство. Чемоданы собирать мне не нужно. И на улицы города я не выходил.

К месту назначения я прибыл после длинных туннелей кротовых нор, которые порядком надоели, особенно после пересечения границы, каковая на этот раз не отталкивала мою пустоту, а наоборот притянула её и закрутила в хитросплетениях тёмных коридоров пространства. Тут норы были другими, более длинными и извилистыми, часто прерывались участками открытого космоса, с мелькающими незнакомыми звёздами и галактиками.

Я ощущал присутствие своих подопечных, знал, что они следуют за мной, сами ещё не ведая куда и зачем. Я бывал в их положении десятки и сотни раз.

Чужой участок вселенной лежал, окружал меня со всех сторон, разукрашенный далёкими и близкими туманностями, неведомыми созвездиями, скоплениями голубоватого газа. Земные астрономические законы давно казались мне простой таблицей умножения по сравнению с постулатами высшей математики, а все земные астрономические знания, как я понял, были придуманы математиками с хорошей фантазией. Теории больших взрывов и расширения вселенной оставались на совести придумавших их. Когда они перейдут в наш мир, они будут смеяться над тем, что сами создавали долгими вечерами.

Нужная планета стояла четвёртой от своей звезды, напоминающей солнце размерами и мощностью. Период обращения вокруг оси и вокруг звезды был немного больше, чем земной, наклон оси и все остальное соответствовало привычным мне параметрам. Поэтому я и здесь. Видимо наверху очень желают создать ещё одну планету, весьма похожую на ту, которую я покинул навсегда.

Большая часть поверхности приплюснутого шара покрыта водой, содержание элементов в ней не отличалось от содержания их в земных океанах. Участки суши, значительно больших размеров и совсем другой формы, чем на Земле, располагались беспорядочно; высокие горы и широкие долины придавали им своеобразный рисунок. Это будет горная страна, только прибрежные участки отличались плоской поверхностью, пока ещё пустой, покрытой коричневым песком.

Времена года менялись почти так же, как и на Земле. Правда, полярные шапки были гораздо меньше. Атмосфера вполне пригодна для дыхания, но с большим количеством углекислого газа, который добавляли в неё выбросы нескольких гигантских вулканов. Три луны небольших размеров ходили по разным орбитам не давая разгуляться приливам и отливам.

Я не буду ничего нового придумывать, я попробую нарисовать и вылепить тот мир, к которому я привык и который не мог забыть, он был не так уж и плох. Мы создадим полноводные реки, плодородные долины, построим города, сделаем все, чтобы живущие в этом месте после начального ускорения, приданного нами, сами выбирали себе общественный строй, развивали экономику и все прочее. А живущих тут мы сделаем похожими на нас, с нашей анатомией, с нашей биохимией, с болезнями, которые будут протекать гораздо легче, из-за более сильного иммунитета. У них не будет ни атеросклероза, ни злокачественных опухолей. Практически Томас Мор с его островом. А вдруг?

Я в материализованном состоянии стоял на берегу бескрайнего океана, уходившего за горизонт серебряным неподвижным полотном. Сопровождающие меня рассеялись по берегу, присматриваясь к непривычному пейзажу. Некоторые пытались материализоваться, и бледными тенями, поглядывая в мою сторону, заходили в воду и застывали на одном месте. Команда, как я понял, состояла в основном из исполнителей первой ступени, до этого выполнивших по одному-два задания. Но я ошибался.

Кто-то прикоснулся к моему левому плечу, я обернулся и увидел Анну. Она была в том же пальто и в тех же сапогах с дурацкими висюльками по бокам. Анна улыбалась.

- Я же вам говорила, что мы скоро встретимся,- сказала она, теребя мой рукав и глядя мне прямо в глаза,- я предчувствовала это. Вы знаете, когда мой наставник предложил сопровождать Вас, в Вашей миссии, я не секунду не раздумывала, согласилась. А я уже проверила всех остальных. Знаете, по-моему команда не плохая, хотя и молодые, почти как я,- тут она было начала смущаться, но быстро выправилась,- но некоторые с довольно большим опытом работы.

Я не знал, что ответить. Куратор объяснял мне одно, а тут, на тебе, все наоборот.

- Переиграли, пока мы в норах ныряли. Решили сделать все быстрее, чем планировалось, и в другом составе. Теперь Вы наш наставник, а мы Ваши подопечные. А борода у Вас ещё больше поседела,- засмеялась Анна,- Вы явно стареете. Но Вам это идёт и нисколько не портит внешний вид. Там, где я раньше жила, росла темная такая травка, её наши мужчины использовали для окраски бород. Они тоже седели к определённому времени. Я её тут обязательно разведу, и буду красить Вам бороду.

Я немного смутился. Мысли Анны по-прежнему были прикрыты плотным занавесом и мне такое положение не нравилось.

- Да вот они, пожалуйста, копайтесь в них сколько хотите,- Анна нахмурилась,- но ведь так будет совсем не интересно. Тайна исчезнет.

- Какая тайна? - спросил я несколько обескураженный поворотом беседы или разговора, поглядывая на остальных, часть которых уже полностью материализованные, осторожно приближались к нам.

- Ну, как какая, обыкновенная. Если мы будем видеть мысли друг друга, то это совсем не интересно, ты знаешь, что в следующую минуту сделает твой собеседник, как он к тебе относится. А вдруг у него нехорошие мысли промелькнут, так Вы их так же поймаете и относиться к собеседнику будете соответственно.

- Давайте, собеседник, помолчим,- предложил я,- надо осмотреться, облететь планету несколько раз, наметить места начальной работы. Надо контейнеры положить в одно место, но так, чтобы каждый знал, где какой его. Это очень важно.

Я уже видел и знал всю свою команду по именам, по номерам, по зыбкой внешности. Меня сильно беспокоило такое количество. Почти как отделение солдат в армии, в которой я недолго служил. Знание пришло внезапно, кто-то перевернул страницу в моей голове и показал список. Присутствие куратора я не ощущал, но он все равно прибудет позже, в этом я не сомневался.

- А он уже был тут, до нас,- сказала Анна.- Ему очень понравилось место. Мне наставник, прошлый,- поправилась она, - об этом говорил.

Розовое солнце тонуло в океане, наступала первая ночь на незнакомой планете, не имеющей названия, и никем не заселённой, кроме горстки теней на бескрайнем берегу красного песка.

Я приказал всем дематериализоваться, пищи мы не имели и работать будем до появления чего-нибудь пригодного для употребления внутрь, в бесформенном состоянии.

Контейнеры лежали на песке у основания красных скал переходящих в косые горы, вершины, которых скрылись в непривычного цвета темноте. Контейнеров много, все разной формы, размеров, цвета. Мой контейнер и контейнеры Анны отличались от остальных размерами и весом. Начиналась рутинная, долгая работа, работа, которая если кем и будет оценена, так только другими поколениями будущих местных жителей. И как её оценят, ещё не известно.

Ни ночь, ни день нам не были помехой, работа постоянная на множестве участков. Недостающее будут доставлять сюда незамедлительно - это я знал твёрдо. Инструкции и наставления, прибывшие сюда вместе с нами, распределяли обязанности между всеми участниками приблизительно поровну, только я оставался как бы в стороне, наблюдая за процессом в боевой готовности. Анна должна создать зелёный хлорофилловый мир, и не прошло много восходов и заходов звезды (мы её назвали Солнцем), когда вдоль берега протянулась зелёная полоска травы с треугольными листочками и нежным желтоватым, коленчатым стеблем похожим на бамбук.

- Её можно есть,- сказала Анна однажды, пробуя стебель растения на вкус,- она получилась точь в точь как у меня, там. Только у нас такая трава продаётся не за дёшево, а здесь, пожалуйста, кушай. Она очень сытная и полезная.

- Кому это она может быть полезная, - попытался съехидничать я, - нам?

- И нам в том числе,- лицо Анны оставалось спокойным.- Мы никуда не денемся, надо принимать пищу, переваривать её, вытягивая все питательное, со всеми физиологическими последствиями.

- Очень приятная перспектива,- расхохотался я. – Никогда не думал, что когда-нибудь приближусь к физиологии живого существа.

- А мы и есть живые,- Анна покусывала травинку, вскользь наблюдая за мной,- разве вы этого ещё не понимаете? Мыслю - значит существую, кто-то из ваших сказал. А мы мыслим и довольно не плохо, разве не так?

- Да. Но это не настоящее мышление живого существа, это мышление атомарного робота или как его ещё назвать?

- Нет критериев настоящего и ненастоящего мышления. Мысль пролетает только там, где есть для этого возможность. В данном случае такая возможность есть, согласитесь?