I am... Глава 8

Алексей Печкуренко

На небольшом пятачке обрывистого, с торчащими корнями, песчаного берега, не залитом водой реки, лежал продолговатый сверток из серой ткани, опутанный веревкой, с привязанным красной проволокой большим камнем. Крюк моей закидушки зацепился за ткань, немного порвал её и из разрыва выступала человеческая кисть.

Несколько необычной формы и размеров. Меньше моей, но с длинными закрученными в трубочки ногтями. Я острожно потрогал их. Ногти можно назвать когтями , не кривя дущой.Грубые шишки на месте межфаланговых суставов довершали картину. Охотничий нож легко вспорол ткань, и пересек петли, структура и ткани и веревки мне не знакома.

Позади коротко взвыл Мэр.

На песке лежало пустое тело живущего, формой и размером похожий на нашу расу, но с отличиями, -большими, чем у нас ушами с длинными неприросшими мочками, такими длинными, что при желании, если их вместе с ушными раковинами поднять руками кверху, они будут точь в точь , как уши земного зайца. Маленькие спрятанные в глазницах глаза, бровей нет. Большой рот с вывернутыми сизыми губами,Острые корчневые неровные зубы, с большими клыками, маленький спрятанный в скудной растительности подбородок, очень большой крючковатый нос наподобие птичьего клюва... Длинные руки, кисти доходят почти до колен, короткие ноги и большие ступни, с омозолелой подошвой.. Одежды, кроме набедренной повязки из такой же ткани, что и сверток, на мертвом не было никакой. Грудь и спина мужчины покрыта тонкой вязью очень красивой, бело-зеленой татуировки, с орнаментом из листьев и гроздей винограда. Голова лежащего деформирована, песок впитывал стекающую с коротких черных, щетинистых волос кровь. Рельефно развитые мышцы говорили о недюжинной силе этого существа при его жизни.Тень ушедшего видимо не поспевала за течением реки и никак себя не проявляла.

Я видел многих ушедших, в разных местах, в разных формах. Это просто обыкновенное убийство с попыткой скрыть его. Река катилась из центральных горных районов нашего материка. Сверток принесло течением. Анна мне говорила о необходимости создания королевства в тех районах. Я действительно как то выпустил эти территориии из виду, все шло более или менее по плану, и недоделанное откладывалось на потом. Анна что-то знала или ощущала. У женщин интуиция развита гораздо лучше, чем у мужчин, даже в том состоянии, в котором мы с ней находились. Тем не менее, я должен немедленно сообщить о находке куратору.

Доклад не вызвал интереса, ну нашел , да и нашел. НЕ живых что ли не видел? Это твоя работа. Куратор в очередной раз пообещал прибыть на планету и посмотреть вблизи на мою деятельность, напомнил о необходимости посылать отчеты своевременно, а не так, как я посылаю в последние периоды, с большими перерывами и не полными цифрами.

- Почему я должен сам придумывать недостающие цифры, почему я должен заполнять статкарты? - возмущался куратор,- тебе это поручено, ты и делай. Я вам наблюдателя посылал некоторое время назад, куда он делся? Я скажу, куда он делся. Ты его загнал в пустынные районы наблюдать за созданием оазисов, заставил его выращивать твои любимые пальмы, да еще с кокосовыми орехами. Пальмы он вырастил, а орехи не получаются. Не растут они там, получаются псевдофинники, да и те горькие. Не дело. Посылаешь исполнителя на работу, так обеспечь его всем необходимым. Почему не выдал комплектующие?

- Я ему отсчитал все, что положено. Вы вообще этого наблюдателя где откопали? Я подозреваю, что где-то на центральной базе. Он совершенно не знает специфики периферийной работы, думает, что у нас здесь склады контейнеров и если ему не хватает некоторого количества вещества, так нет, чтобы обойтись тем, что есть, - он начинает жаловаться. Думает медленно, много спит… Пока орехи не вырастит, я его оттуда не выпущу. Командировка, так командировка. Сделай все и лети к себе с чистой совестью.

- Ты его с собой не сравнивай. Это наша популяция могла обходится подручными средствами. А здесь новая форма. Верховный нас с тобой держит только для экзотики. Давно работает с молодежью. Считает, что они все делают быстрее и лучше. Я с ним согласен. Слишком много в работе старого, рутинного, домостроевского, тоскливого. Если уж кто-то и делает планету, то такую, на которой жил. А она в принципе не может получиться такой же. Пытаетесь вернуть свое прошлое, а прошлое не возвращается. Все равно что-то будет не так.

Мне показалось, что куратор, где-то там в безумной дали, с досадой махнул рукой.

- Так что мне делать с этим, приплывшим? Разобрать его на составляющие?

- В принципе можно,- согласился куратор,- но я уже знаю его составляющие. Все наши элементы, но два-три пока не исследованных до конца. Побочная продукция, так сказать. Хотя тебе полезно будет на все внимательнее посмотреть. Разбери его, сложи в отдельный отсек контейнера и направь нам с первой оказией. А может сам прибудешь? Давно не был. Хоть воздуха глотнешь цивилизованного. Одичал ты там уже. А, что с тебя взять, охотник и есть охотник.- Куратор коротко хохотнул,- ладно, разбирайся по ситуации. Сам справишься. Про отчеты не забывай….

На этом передача прервалась, я остался один, не считая Мэра и мертвого незнакомца, валяющегося на прибрежном песке.

Когда все закончилось, я столкнул то, что оставалось в воду. Надувшийся пузырь ткани несло по струям, но недолго, какая-то особо голодная поющая рыба, других тут не было, уволокла его под воду, закрутив хвостом большую воронку.

Дело шло к вечеру, накатывались медленные робкие сумерки. Они будут тянуться почти до того момента, когда четвертая луна уйдет за горизонт. Большие комары, с хоботком толщиной с хорошую медицинскую иголку, почти такие, которых я так не любил в детстве, начали зудеть в высоте. Мэр уже стоял на тропинке, головой к дому.Тени между прибрежными кустами начали темнеть, скрывая цвет листьев. Потянуло вечерней речной влагой, становилось зябко и не уютно.

Дети спали, а мы с Анной сидели на кухне. Лампа под потолком бросала красноватый свет на наши лица, показывая те морщигы, которых при дневном свете ещё не видать. Ничего такого необычного и выходящего из рамок существования не произошло. Всякое было. Что-то где-то пошло не в ту сторону. Но, судя по составу объекта, строению проволоки, атомарному составу ткани, это не наше произведение. Даже контейнер с добавленным содержимым стоял перед нами как то не так, он существенно потяжелел и немного изменил свой цвет. Или мне это просто казалось?.

Вместе с созданием любого общества немедленно возникают отношения между живущими. Отношения и взаимоотношения бывают разные, от любви до ненависти. Чем все кончается, рассказывать не надо. А эти процессы мы контролировать почти не могли, прибывая обычно к их кровавым результатам. Мы детально все обсудили с Анной, которая казалась мне в эту ночь особенно задумчивой и подавленной. Её что-то явно тревожило последнее время, но на мой вопрос, она не ответила, искусно переведя разговор в другое русло и старательно маскируя свои мысли завесой неотложных забот вроде стирки носков любимого мужчины.

Еще до восхода солнца следующего дня, я уже висел над местностью у истоков Большой реки. Река начиналась несколькими ручейками и речушками, шумно выбегавшими из гигантского голубого ледника. Потом они в узкой части ущелья сливались между собой, превращаясь пока еще в небольшую речку, несущую студеную воду между скалами и перепрыгивающую через большие валуны, ручейком или речушкой её тут назвать язык не поворачивался, ну а ниже, при выходе на долину, это была уже полноценная река, с еще прозрачной ледниковой водой и сверкающей галькой на дне. Еще дальше вода мутнела, захватывая частицы плодородной почвы большой лесистой равнины уходящей на юг, к океану.

Насчет ледника в свое время не было единого мнения, многиесчитали, что он не нужен, будет менять климат, но все-таки мы его построили, и в результате получили большую реку с самопоявившейся рыбой и малочисленными жилыми пунктами на берегах, находящимися под нашим неусыпным контролем. Все таки основная популяция обитала на Большом материке. А у нас здесь так - запасной аэродром. Климат ледник действительно немного изменил, но в лучшую сторону, знойное лето переносилось гораздо лучше, когда с гор протягивал прохладный ветерок.

Со времени моего последнего визита ледник не изменился. Он уползал длиной бело-голубой змеёй в глубину тени ущелья и скрывался за очередным поворотом. Все тихо.Звон воды внизу и сшуршание крыльев граха надо мной. Птица плавала надо мной в голубом небе, купаясь в первых прохладных лучах солнца, не ощущая моего присутствия. Я проверил создание, примитивные инстинкты, голод. А чем она питается? Образ пищи был прост, свежее мясо или куски падали, рыба – река.

Грах парил над ледником, зорко посматривая в сторону равнины, покрытой густым широколиственным лесом. Хвойные деревья на этой земле почему-то не росли, как я не пытался их вырастить.

Поворот за поворотом, я поднимался над ледником и горным пространством, уходя все выше и выше, по ходу ущелья. Я уже видел далекий океан, позади меня, в виде сверкающей голубой полосы. Над ним скапливались мощные кучевые облака. Грозы у нас мощные, все молнии бьют в землю игнорируя громоотводы. С одной стороны это хорошо, не надо беспокоиться о линиях электропередач, с другой стороны, уходило много живущих, и их новая комплектация, отнимала время. Молния била и меня несколько раз и в материализованном состоянии и в пустоте; мне это даже в чем-то нравилось, после воздействия, как-то особенно бодро себя чувствуешь, горы своротить можно. Анна не любила ударов молний и старалась всегда спрятаться подальше, вместе с детьми. Анна говорила, что после этих вещей, ей хочется работать карманным фонариком, или электродом сварочного аппарата.

За очередным разломом скальных стен меня ждал сюрприз. Здесь ледник прерывался, стены ущелбя расходились довольно значительно, образуя что то наподобие большой равнины с зеленой мелкой травой и отдельными деревьями незнакомой мне формы и размеров. Там и сям их травы торчали округлые шапки коричневых и серых валунов, отбрасывающих длинную тень. Эти валуны предавали местности непередаваемый колорит, какой-то дикости и в то же время умиротворения. Сказать, что я удивился, значит, ничего не сказать. Я на некоторое время застыл в пространстве вглядываясь и ощупывая то, что предстало предо мной, пытаясь понять и оценить...

В небольшой рощице деревьев, вплотную к отвесной скальной стене, уходящей прямо вверх, в небо, к парящему граху, высился настоящий замок, средних размеров с башнями, высокими стенами, с узкими бойницами по верху. На квадратной башне, бессильно висел в безветрии красно-синий стяг с вышитой золотом гербом, избравшим щит, в который вонзили рога два быка. Через широкий ров с водой, поросшей цветущими кувшинками, перекинут подвесной мост. На настоящих кованых цепях. Асфальтированная дорога уходит за очередной утес в боковое примыкающее ущелье, я его осмотрю попозже. Плотина, перекрывающая речушку, выбегающую из бокового ущелья, образовывала за ней небольшое рукотворное озеро, от плотины в сторону замка короткой цепочкой выстроились несколько опор высоковольтной линии, бусами туземца белели фарфоровые изоляторы.

Замок обитаем, в большом вымощенном светлой брусчаткой дворе жарилось на солнце несколько автомобилей, грузовых и легковых, не нашей формы и размеров, около них прела на жаре шеренга живых в черных блестящих куртках. Шеренга выслушивала наставления, как видимо, командира, неторопливо расхаживающего вдоль строя, заложив руки за спину. У его ног бегала настоящая собака из моего прошлого, с густой черной шерстью и закрученным в баранку хвостом.

Окна двухэтажного небольшого красного кирпича здания, похоже флигеля, стоящего особняком на солнечной стороне, открыты, ветер колышет белые занавески. Из окон доносятся звуки фортепьяно и сопровождающего его незнакомого инструмента, похоже, струнного, смычкового, с красивым, но грубоватым вибрирующим напевом.

Человек, прогуливающийся вдоль строя, сам невысокого роста, с короткими стриженными ёжиком волосами, в больших солнцезащитных очках, из-под которых снизу выступали подковообразные усы, был одет в строгий серый, легкий костюм, на ногах сверкающие лаком туфли. На лацканах пиджака неясно поблескивали какие-то эмблемы, золотые, на красном фоне. Я к ним не присматривался.Лицо человека становилось то строгим и даже злобным, то ласковым, оно менялось на протяжении его наставлений. В такт его словам звонко цокали по камню, подбитые металлом, подошвы туфель.

- …я вам последний раз говорю, мне надоело ваше коллективное разгильдяйство. Что это такое? Исчезает один из рабочих, которых и так мало, никто не знает, куда он делся. Все его видели вечером за ужином, и никто не видел его ни ночью, ни утром. Постель не смята, личные вещи и оружие на месте. Никто ничего не слышал, не наблюдал. Все в порядке. Вот вы, отрядный,- ткнул он пальцем в грудь ближайшую к нему кожаную куртку,- что можете пояснить?- начальник говорил на ангазейском, с небольшим южным акцентом.

Отрядный маялся от долгой и нудной речи начальника, мысли его медленно циркулировали в замкнутом пространстве,- автомашина, вкладыши коленвала, подтекающее масло, перспектива техосмотра, запах каши с кухни, - он даже не мог вспомнить лица пропавшего рабочего. Мало ли их пропадало. Медведи могут быть, а может и сбежал. Кто его знает?

- Вы мне тут лианы на уши не вешайте,- построжал человек в костюме и очках.- Не знает он, видите ли… Вы здесь для чего поставлены? Для порядка. Где порядок? Нет его. Значит, вы не на своём месте находитесь…

- Ну, я вас давно просил перевести меня в механики,- начал было отрядный, пытаясь оправдаться, переминаясь с ноги на ногу.- Мне за машинами смотреть надо, техосмотр на носу….

- Плевать на техосмотр этого хлама, тарахтят и тарахтят, и еще долго будут тарахтеть. Сломаются, новые прибудут. Не прибудут, так и черт с ними…

Он еще что-то говорил, но последняя фраза, которую я не слышал очень давно, резанула мне память.

Я опустился еще ниже и попытался сканировать мысли начальника. Это мне не удалось. Их защищала мощная, гудящая от внутренней силы защита, проверка существа невозможна. А вот мозг стоящих перед ним,- пожалуйста. Мысли кожаных курток просты и примитивны. Слушают, вникают, думают о своих делах и делишках.

Анатомия сходна с нашей, только имеют четыре почки, трехжелудочковое сердце, добавочный желудочек подает кровь к мозгу. Мозг объема стандартного, но кора несколько тоньше, а объем желудочков мозга гораздо больше привычного. Состав ликвора почти наш. Цепочки биохимических реакций зажигались и гасли в веществе мозга, формируя мысли: - каша, кофе, коленвал, повариха на дальней подстанции.Две вилочковых железы, надпочечники гораздо больших размеров чем у нашей популяции и еще масса других различий, и особенностей, функция которых мне не ясна.

И лица, и тела не сильно разнились. Рост ниже среднего, широкие плечи, короткие, но толстые, видимо сильные руки, черные волосы, грубые черты лица, большой рот с вывернутыми губами, глаза небольшие, близко и глубоко посаженные, закрывались длинными, на удивление черными, изогнутыми ресницами, земным красавицам такие иметь. Одеты все в униформу, блестящие на солнце кожаные куртки с множеством карманов, такие же штаны и короткие сапоги с толстой рифленой подошвой. В карманах обычный хлам живущего, сопровождающий его по жизни. Обязательно сигареты, спички в металлических многоразовых коробках.

Их будущее закрыто для меня. Прошлое так же не открывается. Вот что видишь, то и видишь. Что и говорить, похожи на того, с реки.

Табак мы на этой планете не выращивали, наши фабрики такой одежды не шили, про анахронизм вроде спичек все уже давно забыли. Вот такие интересные дела.

Начальник продолжал что-то говорить о недовыполнении плана, по каким-то заготовкам, о плохой работе камнерезной мастерской, но я его уже не слушал.

Обследование моторов автомашин также обошлось без неожиданностей; обычные двигатели внутреннего сгорания, схема практически - как везде, топливо - низкосортный бензин, тремадоговое масло плохого качества, в кабинах минимум удобств, деревянные сидения, колеса машин цельнолитые из искусственного каучука. А где заводы, все это производящее?

Звуки музыки во флигеле стихли, громыхнул заключительный, резанувший мое медвежье ухо аккорд, слышно было, как стукнула закрываемая крышка фортепьяно, или чего там еще. Раздался женский смех. Занавески отодвинулись женской рукой с большим перстнем на одном из пальцев, украшение с огромным красным камнем, хорошо граненным, который при поворотах блестел на солнце рубиновыми искрами.

Сама владелица камня не показывалась и что-то говорила своей собеседнице в глубине затененной комнаты на незнакомом мне языке. Та смеялась громко и заразительно, так, что у некоторых из шеренги воспитываемых на лицах появились гримасы, напоминающие улыбки.

Веселье музыкальных невидимок раздражало начальника, он пару раз обернулся и что-то резкое крикнул в ту сторону. За занавеской фыркнули, рука исчезла и не успел начальник остыть, как музыка заиграла вновь, причем такой веселый и заразительный мотивчик, что-то мне напоминающий, что все находящиеся во дворе стали нестройно притоптывать толстыми подошвами по чисто вымытой брусчатке. Даже рука начальника, затянутая в тонкую белую перчатку, в такт мелодии прикасалась к его бедру.

Но опять все недолго. Музыка умолкла, открылась дверь флигеля, которую я вначале и не заметил, и во дворе появилось две женщины. Я уже устал удивляться. Первая дама в длинном коричневом в клетку платье и кокетливой шляпке, была старой моей знакомой, ну, не то, что вполне знакомой, а просто хорошо известной мне женщиной. Маргарита Михайловна, из самолета, та, которая отдыхала в Сочи. И вторая, стюардесса, Катя Кладова в форменном аэрофлотовском кителе с крылышками на высокой груди и кокетливой круглой темно-синей шапочке, она даже наряд не сменила.

Начальник приказал команде разойтись, а сам снял очки и повернулся к женщинам. Он улыбался, обнажая ряд крепких зубов, загорелое лицо резко контрастировало с белой полоской шеи. Грубый сине-красный сформированный рубец начинался от от левого уха и шел к углу рта, при улыбке косо обнажались коричневые коренные зубы.

- Девушки, красавицы, - начал командир на минорной ноте,- ну, как не стыдно. У меня развод, а у вас музыка фривольная, плясать хочется. Как можно?

Женщины шли к нему, старясь шагать как модели на подиуме, пуская ногу от бедра вперед, наступая всей площадью голой ступни на теплые камни двора. Дамы улыбались.

- Завтрак готов,- доложила Катя, подхватывая под руку командира, и разворачивая его в сторону главного крыльца замка,- вы же видите, дым из трубы не идет.Пора уже.

- Да, не идет,- согласился командир, пританцовывая вместе с Катей в ту строну, Маргарита Михайловна, уже прилепилась к командиру с другой стороны.

Троица с небольшими очень изящными пируэтами и невысокими подпрыгиваниями по ходу, через короткий период скрылась за бесшумно открывшейся и закрывшейся за ними главными дверьми замка. Двери высокие, сделанные из очень темного и, видимо, твердого дерева, и сделаны качественно. Кованные квадратные шляпки гвоздей, красивым узором вились по поверхности, хорошо смазанные петли не скрипнули, сомкнув створки в моей пустоте. Им я не помешал. Они мне также.

Передо мной уходил вдаль длинный узкий, сводчатый коридор, ровный свет многочисленных светильников под потолком вырисовывал на стенах светом и тенью интересный, необычный рисунок кладки камней, темно-серого цвета. Швы заполнены материалом, похожим на привычный мне цемент, но с добавлением извести, и минерального красителя. Камни подобраны очень тщательно и по размеру, и по форме, такое ощущение, что они выливались в одних и тех же формах, а уж после были стилизованны под натуральный камень. Стены видимо мылись регулярно и тщательно, ни пылинки, ни соринки. Пол вымощен квадоатной плиткой разных цветов, черной и белой, наподобие шахматной доски. Троица впереди меня двигалась все тем же танцующим шагом, болтая о пустяках. Командир крепко держал по руки своих спутниц, поворачивая голову то к одной, то к другой. Один раз он приостановился, оглянулся в мою сторону, его глаза блеснули черными зрачками и снова исчезли.

Неужели он ощущает мое присутствие? Почему нет. Очень даже может быть.

И Катя, и Маргарита Михайловна, которая когда-то отдыхала на Черноморском берегу, были сейчас у себя дома. Катя в настоящий момент ни о чем не думала, она болтала с командиром, стараясь понравиться ему, совершенно бессознательно, как делает каждая женщина на любой планете, в любом внешнем обличье, видя понравившегося ей самца, существо противоположного пола.

Мне приходилось работать с разными женскими формами жизни, совершенно необычными для моего классического земного восприятия, но, копаясь в их психике, я не ощущал, что эти формы разные. Ощущения и чувства их были равными с земными женщинами. Цель существования - встреча с НИМ, рождение детей, воспитание внуков, потом спокойный уход по новой в другой мир. И все сначала. Итак могло продолжаться до бесконечности, до тех пор когда при очередном форматировании не получался другой пол. Кто знает, может и я когда-то был женщиной. И приплясывающий впереди меня командир. И команда кожаных живущих, оставшихся на дворе.

Я попробовал связаться в куратором и Анной, но сигнал не проходил через этот камень. Мне нужно действовать в одиночестве и тишине.

Командир еще раз обернулся на ходу, ухмыльнулся моему отсутствующему присутствию, протянул руку к стене - свет погас.

Мне это почти не помешало, я как двигался куском пустоты за ними, так и продолжал это делать. Троица завернула за угол и скрылась за дверью, которая немедленно лязгнула плохо смазанным замком, отсекая меня от них.

Структура стены позволила мне пройти вслед за женщинами и командиром, не беспокоя двери.

Большой, с прекрасной мозаикой на потолке и полу, хорошо освещённый овальный зал, с круглыми окнами наподобие иллюминаторов в высоте, был пуст, не считая двух крупных глобусов посреди него. На глобусах карты как таковые отсутствовали, беспорядочное количество фотографий, рисунков, чьих-то росписей, заменяли привычные параллели и меридианы. На фотографиях и лица знакомой мне формы, и пейзажи в основном дикой, неосвоенной природы, скалы, горы, водопад широкой реки, падающей в пропасть посреди зеленеющих джунглей, - водяная пыль клубилась над ним. Я присмотрелся, мельчайшие частицы влаги действительно поднимались над глобусом, лица незнакомых мне людей, с фотографий, начали улыбаться, приветственно помахивать руками.

Глобусы стали потихоньку вращаться, в разные стороны, открывая все новые и новые панорамные картины и физиономии. Вот целующуюся парочка, явно земляне, в старомодных костюмах, века предшествовавшего моему уходу. Он снял канотье, прикрывая поцелуй, от моего взгляда, а его другая рука жадно мяла ягодицы партнерши. Вот альпинисты, поднимающиеся на связке по отвесному скальной стене, вот веревка лопается и несколько человек летят вниз, уменьшаясь в размерах, и исчезают на дне провала в густых сумерках. Мне кажется, что я слышу их крик. Вот гигантская волна захлестывает наклонившийся парусник с порванными парусами, еще миг и он исчезнет под водой, но нет, выправляется и продолжает свой путь, под черными тучами с голубыми шипящими зигзагами молний.

Это завораживало. Картины менялись не быстро и не медленно, давая достаточно времени для фиксации их в памяти и оценки; переведенный в другое место глобуса взгляд не оставался разочарованным пустотой или безразличием серой бумаги. Глобусы вращались медленнее и медленнее и наконец остановились.

Передо мной открылась панорама городского кладбища с могилами родителей, с памятниками, поставленными им мною очень давно. Дул пасмурный осенний ветер, срывая желтую и красную листву с берёз, щедро бросая их на заплывшие от времени холмики. Лиственницы уже успели снять хвою и почти спали, ощущая приход лютых холодов. Пустынно и тихо, только шелест пожухшей осенней травы и запах осени, ощущение спокойной смерти.

Я долго стоял,погрузившись в свои мысли, но глобусы опять повернулись. Опять фотографии и рисунки. Рисунки моей земной дочери в японском стиле, рисунки на глазах добавлялись новыми деталями, мазками, я ощущал вкусный запах масляных красок. А вот сын, уже взрослый, гуляет с двумя внуками, также не маленькими, они беседуют, обсуждая что-то свое, земное.

А вот и я. Стою, сметаю снег с засыпанного капкана, жгучий ветер гнет ельник, несет колючую поземку, мне еще долго брести по глубокому снегу к избушке, впереди полный, далекий и почти забытый охотничий сезон.

Вот Анна со своими родителями, в небольшом доме на берегу очень синего океана. Вечер, они готовятся к ужину, женщины накрывают на стол, а отец сидит, положив тяжелые, натруженные руки на стол, обхватив ими кружку с горячим коричневым напитком. Анна почти такая, как и сегодня, только значительно моложе.

Вот мой куратор, на совете племени в Африке, они обсуждают неудавшеюся охоту на носорога, два человека пытаются обвинить куратора, но он только улыбается и показывает им непонятный мне знак скрученными пальцами. В носу у куратора вставленная в прокол ноздрей белая палочка, знак верховной власти в племени.

А вот взрыв звезды, очень красивый и медленный. Яркая, постепенно растущая вспышка, плазма, заполняющая границы орбит планет, круглые шарики разлетаются на куски, часть сгорают в чудовищной температуре, часть, беспорядочно вращаясь переходят на новые траектории, превращаясь в вечные странники-астероиды. И все это в полной тишине.

Рыбаки рано утром, вытягивают сети из тугой воды, у тальников, лодка кренится, вот-вот зачерпнет бортом волну, но все обошлось, сети в лодке, только одна рыбешка радушной раскраски, проскользнула ячею и бьется у моих ног на мозаичном полу, раскрывая рот и жаберные крышки, жадно хватая воздух.

Я материализовался, поднял добычу рыбаков и положил им её в лодку, один из их поднял кудлатую голову и улыбнулся мне, продолжая перебирать сетку; моя рука на мгновение ощутила влажный речной воздух.

Глобусы опять остановились. Изображения исчезли. Постепенно, как при проявлении снимка, начали появляться привычные мне параллели и меридианы, очертания материков, островов, знаки теплых и холодных течений в голубой дали океанов. Это была карта этойпланеты, карта детальная, если я фиксировал взгляд на какой-нибудь точке, то масштаб увеличивался, раскрывая детали местности. Только детали становились объемными и опять появлялась картинка. Я вижу ледник, над которым летел утром, и поляну, на которой должен стоять замок, но его нет, зеленеет травка, растут деревья, переливаются на солнце струи бегущей воды, грах все еще летает над скалами.

Очень интересно. Попытка проникнуть в структуру глобусов, безуспешна, такая же мощная защита, как и у здешнего начальника, не пускала меня.

Я ушел в небытиё, не оставив следов своего пребывания. Глобусы глобусами, а дело делом. Ситуация развивалась в бесконтрольной мне зоне. Я не мог воздействовать на ключевую фигуру, не мог знать его намерений. А впрочем…

Я внимательно проверил стены зала, поднялся к потолку, посмотрел на двор через чистое стекло иллюминатора. Машины исчезли, живущих не видно, только собака положила голову на лапы в затененном углу. Можно сказать полуденная тишина. Фиеста. Официального, видимого выхода из зала не существовало, но не беда, выйдем напрямую. Вот в этой стене.

Солнце совсем раскалило брусчатку двора, из флигеля снова еле слышно доносились нестройные звуки музыки. Катя и Маргарита играли в две руки на фоно, коричневого дерева, начальник уже во фраке с белоснежной манишкой, облокотившись рукой на угол инструмента, пытался взять высокую ноту. Ему это не удавалось, голос вибрировал, доходил до определенного предела и срывался на фальцет. Начальник делал знак рукой и все начиналось сначала. Лица женщин выражали вежливый интерес. Маргарита вспоминала волосатые руки командира корабля, а Катя беспокоилась о голодной кошке, дома, причем она ощущала, что кошка недалеко, в соседнем доме, и сейчас, когда все закончится, она перейдет дорогу, поднимется на свой этаж, откроет дверь ключом, действительно лежащим у неё в кармане кителя, и даст любимому Барсику мороженной мойвы.

Катя была уже одна в небольшой квартирке на девятом этаже. Все так же - ни мужа, ни штатного любовника. Одна работа, и та без денег. И вот эта, практически единственная, отдушина в тусклой жизни - регулярно приходить сюда, в далекий замок, и музицировать здесь с Ритой и Карл Карловичем Прийзнером. Благо идти недалеко, прошел по улице, спустился в подвал старого дома с вычурными башенками по углам крыши, подвал, пахнущий мышами и плесенью, и открыл первую дверь налево. И ты выходишь на двор этого замка.

Катя попала в замок случайно, когда убегала от пьяных парней поздней ночью. На её крики о помощи никто не откликнулся, не потухло ни одно окно, никто не набрал "02". Катю убили на пороге подвальной двери, но Катя этого не знала, она не ощутила каких-либо изменений времени и пространства. Она ощутила только острую боль под левой лопаткой и теплоту еще живой крови, стекающей по потной спине, а потом дверь открылась и она уже здесь. А Барсик там. Но можно возвращаться, когда есть желание, выходить на работу, летать на больших самолетах по странам и континентам. Только почему-то её никто не замечает, что бывает порой обидно.

Мысли Маргариты были еще проще и здоровей. Ни кошек, ни какой-либо постоянной квартиры она не имела, от мужа давно ушла, и разбилась вместе с самолетом и всем экипажем при посадке в одном зачуханном городке, подломилась передняя стойка шасси, самолет развернуло, поволокло боком и он, пробороздив зеленое поле, врезался в бетонную опору высоковольтной линии, сбил опору, загорелся, а сверху на него упали провода под напряжением. Погибли все, практически мгновенно. И Рита появилась в этом замке, на работу её не тянуло, она и не пыталась вернуться, а музыку она любила с детства. Вот и играет Карлу Карловичу по утрам, каждый день, и ей хорошо.

Иногда Маргариту навещали воспоминания о прошлой жизни, но с каждым разом они становились все более тусклыми и не интересными.

Каким-то образом субстанции Кати и Риты не попали в наши контейнеры, я слышал о таких единичных случаях. Это не считалось браком в работе, просто ставили где надо галочку, что вот там-то и там-то остались некоторые, не прошедшие реконструкцию. Более я ничего не знал. Как проходило пребывание таких, что с ними происходило дальше? Куратор эту тему никогда не поднимал, а я об этом не думал. Другие заботы одолевали.

А тут вон что. Музыка играет, романсы поют. Язык мне частично не знаком, но мысли двух женщин лежали у меня, можно сказать, на ладони, а вот мысли Карла Карловича все еще закрыты. Кто он такой? Возможно, один из наших исполнителей, выполняющий задание по работе вот с такими, не прошедшими реконструкцию.

Карл Карлович окончил очередной музыкальный опыт и вполне серьезно поклонился аккомпаниаторам. Женщины улыбались ему. Катя очень быстро сыграла знакомую мне земную мелодию, не помню только, откуда она, короткий фрагмент, и закрыла крышку фоно с деревянным стуком.

Карл Карлович присел на рядом стоящий стул с очень низкой спинкой. Он немного устал. Попытка проникнуть через его защиту на это раз удалась. Анатомия соответствует анатомии кожаных во дворе, а вот биохимия мыслей расшифровке не поддается. Точнее, почти не поддается.

Он, в какой то степени, привязан к этим двум женщинам, сочувствует их положению, но в то же время считает ситуацию вполне нормальной. Он их не звал, они сами пришли, откуда-то, причем появились вдвоем, без предупреждения. Карл Карлович, а это его псевдоним, настоящее имя произнести нашим речевым аппаратом невозможно, жил в этом месте давно. Здесь же жили его предшественники, исчезающие в один прекрасный день, не оставляя следов, вместе со своими личными вещами. В один летний день и он уйдет, а его место займет следующий, неизвестно откуда появившейся, уже со своими вещами, и начнется новый цикл, длительный по времени и довольно скучный. Производство, производство и еще раз производство. Лозунги и планы, отчеты и ругань начальства. Выговоры и премии. Длинные командировки в горы к диким племенам. Кровь и пот. И все остальное.

Откуда придут следующие Карл Карлович не думал, да и знать не хотел. Его возможности позволяли ему развлекаться и исполнять порученную работу без особых усилий и напряжения. В прошлые периоды он работал далеко отсюда, в другом облике, и выполнял черновую работу, по добыче первичной энергии, бывал и на моей Земле, жил там недалеко от Горного Алтая, в предгорьях, наблюдая за происходящим вокруг него. Земля ему нравилась, но пришлось уйти, вызвали на поправку дел в другое место.

Его можно было назвать не исполнителем, а исполнителем с функцией наблюдения и анализа, но некоторые участки его головного мозга оставались закрытыми для меня. Что там таится? И все таки не понятно. Из наших или нет?

Я не стал исследовать детально флигель и вышел через открытое окно невидимым (почему невидимым, мне почудилось что Карл Карлович опять бросил взгляд на мой участок пространства, прищурив глаза, как бы прицеливаясь), вполне возможно меня ждут неприятные вещи, прячущиеся в недоступных участках его мозга.

На свежем воздухе проблем со связью никаких.

- Что с тобой, - срывающимся, хриплым голосом спрашивала меня Анна, - ты где? Ответь мне, ответь, прошу тебя, не молчи.

- Да вот он я, цел и невредим, успокойся, дорогая.

- Фу, как хорошо! Почему молчал, нельзя же так. Я тебя не видела, не слышала, после того как ты в граха внедрялся. Уже думала, что ты там и останешься, и переварит он тебя и сбросит ненужное на ледник. Оглянись, покажи мне, что вокруг.

Я по новой осмотрел квадрат двора. Серые стены, проем подвесного моста, строения из камня и дерева в дальнем углу, из которых доносился лязг металла и тяжелые удары какого-то механизма. Сам замок у скалы, стены и окна флигеля, показал и тех, из флигеля, показал собаку, до сих пор лежащую в той же позе.

- Я не знаю, куда попал. Главный не поддается расшифровке полностью, а женщины - мои старые знакомые, с Земли, но не прошедшие реконструкцию. Здесь очень много непонятного для меня.

Я коротко показал ей глобусы, на несколько секунд задержав время на картине с Анной и её родителями, ощутил, как она всхлипнула.

- Твои мама и папа очень красивые люди, такие же как и ты, - сказал я как можно утешающе.- Ты на них очень похожа.

Анна молчала, явно вытирала слезы, она обладала способностью выплескивать эмоции посредством тихих слез, набегающих и исчезающих, как быстро носимые по небу тучи.

- Возвращайся быстрей домой, - произнесла Анна уже сухим голосом,- возвращайся как можно быстрее. Жду тебя. Ни на секунду не задерживайся в этом месте. Ты слышишь меня? Ни на секунду! Я слышала про такие места у себя, давно. Оставаться опасно, очень опасно. Ты меня слышишь?

- Слышу, - машинально ответил я, наблюдая за появившейся у мастерских двигающейся тенью, явно имеющей геометрические очертания.

Продолжение следует...