На свежем воздухе

Анатолий Семячков

В далёком посёлке умершего парня похоронили без вскрытия. Поползли слухи, что здесь не всё чисто. Слухи достигли кого надо. Следователю прокуратуры было поручено…

Игнатьич - азартный трудоголик. Его рабочий энтузиазм безграничен. Однажды в нетерпении, не дождавшись меня, он взял в морге халат и перчатки, выступил на месте происшествия в качестве и следователя и судебного медика. Когда он принёс мне на подпись протокол осмотра трупа, я нашёл только две ошибки: гульфик был назван ширинкой, а ягодичная область – полужопицей. Но даже ему не хотелось тащиться на эксгумацию одному, везти труп в город, а после вскрытия возвращать на место. Он настойчиво уговаривал меня ехать вместе.

Эксгумация – нелюбимейшая судебно-медицинская обязанность. Часами торчать в любую погоду на кладбище, пока бестолково ищут людей, лопаты и веревки, неумело вытаскивают гроб. И только для того, чтобы удостоверить своё присутствие в соответствующем протоколе. Исключение составляют бандитские захоронения, где помощь врача ощутима. Но закон не делит могилы на преступные и цивильные, а обязывает судебно-медицинского эксперта присутствовать при любой эксгумации. Игнатьич соблазнил меня: «Поедем по Оби, полюбуемся природой, подышим свежим воздухом»... А действительно, жизнь реки можно ощутить, лишь находясь меж берегов.

Из посёлка прислали моторную лодку. Ранним утром мы с Игнатьичем, накрывшись кусками брезента (при хорошей скорости и летом прохладно), понеслись на задание. В конце пути река показала свой норов. Сидя на носу лодки, я докладывал мотористу о топляках. Отвлёкся, разглядывая завидневшийся посёлок, и был немедленно наказан. Лодка наскочила на полузатонувшее дерево, и я ухнул в коричневую воду. Над головой протарахтела моторка. Где-то рядом плавно вращалось бревно. Умение плавать, поборовшись с фактором внезапности, вытолкнуло меня наверх. И вовремя. Решительный Игнатьич, еле владевший «собачьим» стилем, стоял на сиденье лодки спиной ко мне и приготовился к прыжку. Я поторопился окликнуть его: в спортивной школе нас тащили от разряда к разряду, но почему-то не учили навыкам спасения утопающих. Приключение, а оно оказалось лишь первым, не обескуражило. Главное – лопасти вновь запущенного движка были целы.

…Кладбище представляло собой окраину леса между посёлком и «градообразующей» нефтеперекачивающей станцией, отличалось от остального леса редкими могилами. Участковый милиционер показал нужное захоронение и сообщил, что Василий, так звали умершего, набрёл на поселок неизвестно откуда, прожил здесь недолго, не работал, похоронили его всем миром из жалости, поэтому рыть могилу никто не хочет. Игнатьича эти трудности только вдохновили. Помотавшись по посёлку, упирая на чувство гражданского долга и прокурорские полномочия, мобилизовал бригаду копалей. Смягчить сопротивление новобранцев помог медицинский спирт (в посёлке царил «сухой» закон). Но спирта много не бывает. И когда лопаты застучали по крышке гроба, старшой объявил: «Шабаш, начальник!». Люди демонстративно уселись в тень кедрача. Игнатьич отправил участкового с грозной запиской «под мою личную ответственность!» в местный отдел рабочего снабжения. Как только ящик водки был доставлен, работа закипела вновь. Гроб был извлечён из могилы, труп – из гроба, перевёрнутая крышка гроба у края могилы стала секционным столом…

На подготовительные действа ушёл весь день. По тропинке мимо «кладбища» потянулись в посёлок рабочие, которых такое редкое зрелище не могло не остановить. К ним присоединились женщины и дети. До сих пор представляю, как дико всё это выглядело в глазах зевак. В разрытой могиле стоит человек в белом халате и шапочке, режет чёрный труп на крышке гроба и что-то диктует милиционеру в парадной форме (начальство приехало!), пристроившемуся с полевым ранцем рядом. Поодаль в мелкой ложбинке на водочном ящике мужики с блаженными лицами и без закуски поминают усопшего. На ближайшем пеньке следователь берёт объяснения типа «Когда последний раз Вы пили с Василием?». На берёзе безжизненно висит моя пересохшая одежда.

Собственные ощущения были не лучше. Жара и безветрие. Пот градом, халат прилип к голому телу. Над могилой прочно стоит гнилостный тошнотворный воздух, дышать которым может лишь крутой профи. Мухи и комары садились на труп и на меня, не ощущая между нами какой-либо разницы. Нет, вру – разница была. Кровососущие, разочарованно потерзав труп, радостно обнаруживали труповскрывателя. Мухи сначала любили меня. Не помогал и дым костра, разведенного участковым. Я сожалел, что уступил напористому Игнатьичу. Вскрытие на свежем воздухе было первым в моей жизни, и я поклялся себе, ещё не закончив его, что оно будет последним. Действительно, никогда в жизни никакие доводы прокуратуры не могли осилить эту клятву.

Смеркалось. Двигаться в темноте по реке опасно – ночное купание может оказаться опасней утреннего. Заночевали в каком-то полужилом помещении. Ночью прибежал встревоженный лодочник: «Народ шумит. Не по-христиански это – могилу растревожили. Собираются сюда идти. Как бы лиха не вышло». Неровный гул и собачий лай в посёлке не оставляли сомнений. Мы мигом скатились к реке. Опасаясь погони, бесшумно на вёслах отгребли от берега. Увидев около нашего ночлега на фоне полыхающего вдали газового факела зыбкие качающиеся тени людей, включили мотор и, презрев топляк, унеслись в ночь.