Посмотри в моё сердце

(короткая повесть)

Ангелика

От ликующих, праздно болтающих,
Обагряющих руки в крови,
Уведи меня в стан погибающих,
За великое дело любви!…
Н. А. Некрасов

Утреннее апрельское, солнце, припекало совсем по летнему. Было жарко и пыльно. На посадку в самолет – о, счастье! – нас повели пешком. Я шел медленно, просто плелся, бессильно отстав от общей группы и, постоянно оглядывался туда, где осталась Она - моя Ангелика. Лика стояла в стороне от всех, и я сначала хорошо видел ее лицо и даже слезы на нем. Она стояла, прижав кулачки к груди, и беззвучно плакала…. Потом черты ее лица стерлось, остался один силуэт. … Но вот мы свернули, за стоящий самолет, затем за бензозаправщик и все провожающие исчезли. Исчезла и она…. Исчезла навсегда! Мне безумно хотелось повернуть назад, побежать к ней, но я, едва переставляя ноги, продолжал идти и идти, зачем-то, тупо считая про себя шаги. Но вот этот бесконечный путь закончился у трапа самолета, и я поднялся на свою Голгофу. Там, наверху, прежде чем нырнуть в спасительную прохладу самолетного чрева, я оглянулся и каким-то обострившимся – даже не взглядом, а скорее чувством - снова на мгновенье увидел ее. … Но тут меня нетерпеливо подтолкнули в спину, и я шагнул в салон. Все закончилось…. Закончилась учеба, закончилась и наша безумная, горячечная, сводящая с ума любовь. Даже не любовь, а какая-то дикая и необузданная страсть. Три месяца учебы слились, съежились в один короткий миг. Как будто ничего и не было. Вот только в груди появился холодный, давящий ком, мешающий дышать, мешающий жить. Я сидел в кресле и, прислонившись щекой к иллюминатору, смотрел на проплывающие под самолетом облака. Щека была мокрой. От холода стекла? От слез? Не знаю, может от всего сразу. Я сидел и смотрел, а в голове, под мерный шум двигателей обреченно билась и металась одна бесконечная, горькая, надрывная мысль:

- Вот и все ... я лечу домой, … я лечу в пустоту …. вот и все, … вот и все.

А, как же все было просто и легко три месяца назад! С какой радостью и энтузиазмом собирался на учебу в Столицу. Всю осень и начало зимы строил планы о том, что надо посмотреть, куда попасть. Театры, музеи, концерты …. Как весело и беспечно праздновали Новый год! Гуляли и веселились безоглядно так, как могут веселиться здоровые, не имеющие проблем молодые, полные сил и энергии люди. Строили планы на лето, среди зимы думали о походах и палатках, кострах и реках, пели песни, которые непременно прозвучат и летом у костра, на берегу таежной реки:

Я расскажу тебе, много хорошего
В тихую лунную ночь у костра
В зеркале озера, звездное кружево,
Я подарю тебе, вместо венца ….

Все было прекрасно, жизнь нам улыбалась и, мы были - бессмертны! И только перед отъездом ехать вдруг расхотелось! Предстоящая учеба вдруг стала портить все настроение. Учеба, казавшаяся столь желанной и необходимой еще осенью, даже перед Новым годам, сейчас навалилась, тяжкой ношей на плечи и давила, давила …. Ехать, да еще на целых три месяца, почему-то не хотелось. … Вот не хотелось и все! Не утешала даже мысль о том, что учиться придется в Столице. О, эти учебы – короткие и длинные, легкие и тяжелые, нужные и бесполезные! О, общежития, эти злачные места длительного, совместного проживания взрослых и семейных людей. Вот тема, не исследованная психологами и толком, не описанная очевидцами, а тем более участниками. … Сколько же драм протекало под сводами таких общежитий и институтов! Сколько трагедий, и поломанных судеб, сколько пусть и мимолетного, но счастья бывало, сокрыто за этими стенами. Тогда, в январе, в начале своей учебы, я и думать не мог, что и я, вскоре окажусь участником такой драмы: сначала безумного, счастья нежданной, нерассуждающей любви, а заааатем - глубокой трагедии разлуки. Трагедии двух взрослых и семейных людей …

Однако начиналось все как всегда. Ничего особенного и ничего необычного. Знакомства с новыми друзьями и кафедрой, преподавателями и суровым комендантом общежития, да и с самим общежитием, ну и естественно с пивбарами и виноводочными магазинами – а куда же без них, родимых! А вот до музеев и театров Столицы, дело пока как-то не дошло. Мы не спеша врастали в новую и во многом непривычную жизнь. В общем, это был стандартный набор обязанностей и развлечений всех, обучающихся на таких циклах курсантов – по крайней мере, на первых порах.

Первые две недели пролетели незаметно. Мы полностью освоились со своим новым бытием. Жизнь вошла в определенные рамки и побежала по давно накатанной колее. Лекции, клиники, библиотеки, а в свободное время кино, танцы, преферанс и масса других, очень нужный занятий.

Однажды, в первых числа февраля, днем, мы неторопливо обедали в нашей, почти пустой в это время суток столовой. Обедали довольно громко - с пивом, стоящим на столе и водочкой, спрятанной у кого-то портфеле. В общем, за столом было весело. Неожиданно, в столовую зашли несколько женщин. Кто-то из наших, сказал:

- Гляньте, ребята, новенькие курсанты появились! И хорошенькие ….

Иваныч, самый старший из нас – ему уже было солидно за 50, мельком посмотрев на них, прокомментировал:

- А-а-а, это гинекологи! Новый заезд…. Трехмесячный цикл.

Мы, естественно, переключились на вошедших и стали их нахально разглядывать. Все развлечение! Это были четверо женщин, примерно моего возраста, как сначала показалось. Нельзя конечно сказать, что я сразу обратил внимание на Нее. Нет! Я просто увидел, что одна из них все-таки постарше и, почему-то, стал разглядывать именно ее. Ничего особенного в этой женщине не было. Невысокая, даже скорее маленькая. Очень строгое, какое-то отстраненное лицо. Его можно было бы назвать привлекательным, если бы общую картину не портила нижняя часть. Подбородок был довольно массивным. Нет, не выступающим, а, как бы это сказать - великоватым, что ли? Это было лицо очень волевой и целеустремленной женщины. То же подчеркивали и узкие, плотно сжатые губы. Общую картину несколько скрашивали великолепные, густые желтые волосы, стянутые на затылке в тугой узел. А фигура! Она у нее была великолепна! И это несмотря на то, что ей явно подкатывало под сороковник, а может и больше. Все это я разглядел в один короткий миг…. Общую картину вскоре довершил Сашка Царюк - он бегал в буфет за пивом и столкнулся с ними в дверях, на выходе:

- Видали, вон ту, маленькую? И показал именно на Нее - Ну и змеюга! Глаза как у удава! Холоднючие, что январская вода! – и торопливо присосался к пивной бутылке.

Иваныч, же, прихлебывая пиво и отдуваясь, индифферентно заметил:

- Да глаза, как глаза. Просто она хирург…. - и немного помолчав, добавил - Видал я такие глаза у баб, которые много и часто оперирует.

- Иваныч, ты же сам сказал, что они гинекологи? – удивился Володька, мой сосед по комнате.

- Ну и что! Гинекологи разве не оперируют? Да и никакой она не гинеколог! Она хирург, точно хирург! Иваныч снова глянул в их сторону, глотнул пивка и продолжил - Вот когда вы, пацаны, проработаете в психиатрии по три десятка лет, сами с полувзгляда, каждого человека понимать будите. А, кроме того, хирурги в основном кто - спросил он и сам же ответил – мужики! Вот и поселили ее с гинекологами. Ведь гинекологи-то – женщины в основном. …

Вскоре эти дамы ушли, а через некоторое время подались отдыхать и мы. Тогда эта женщина, особенного впечатления на меня не произвела. О ней я и не думал, и не предпринимал попыток познакомиться. Не пытался ничего, и разузнать о ней. Вообще, бабником я себя не считал. Никогда меня женщины с чисто «потребительской», так сказать, стороны не интересовали. Никогда не любил броских женщин – тех, которые считались признанными красавицами. Такие женщины всегда мне казались немного ограниченными, какими-то односторонне развитыми, что ли. А может, я просто робел перед ними и наверное из-за таких комплексов, не мог их правильно оценить и понять Может и так! Мне казалось, что такими женщинами надо любоваться, как какими-то совершенными творениями природы и не больше. Хотя в целом, с женщинами я всегда легко находил общий язык, мне было просто и легко поддерживать с ними дружеские, не переходящие в нечто большее, отношения. Когда-то давно, лет в 15, я прочитал в одной из книг фразу, крепко запавшую мне в душу и звучавшую примерно так: «Уровень развития того или иного социального общества, определяется отношением этого общества к Женщине и ее положению в нем». Поэтому в душе, почти подсознательно, я всегда считал женщин выше себя, что ли? Сия лирически-романтическая окраска понимания женщин и послужила, вероятно, причиной дальнейшего. … А еще, мне запали в душу слова Иваныча о глазах женщин-хирургов и где-то в глубине души, появилось неосознанное желание посмотреть именно в эти глаза, понять, что в них такого есть особенного. Ну, вот такова предыстория к тому, что случилось далее. Знакомство же с ней произошло как-то помимо моей воли и состояло из череды довольно странных случайностей и совпадений. Как будто специально, Его Величество случай, нас сталкивал то в общежитии, то в городе….

В следующий раз я ее увидел дней через 5-6 , в кинозале. К началу сеанса я немного опоздал, поэтому в темноте, наугад, нашел свободное место и стал смотреть фильм. По окончании я встал, повернулся в проход между рядами и лицом к лицу столкнулся с Ней - прямо глаза в глаза. Народу было много и нас на какое-то мгновенье плотно прижало друг к другу. Затем я шел за этой женщиной до лифта – благо было по пути, и неотрывно смотрел на нее. В какой-то момент она вдруг резко оглянулась, и наши глаза снова встретились. Вот и вся встреча. Потом мы встретились в городе, в воскресный день. И эта встреча была еще более случайной. Мы с Вовкой Зенкиным, сели в наш трамвай на конечной остановке, а через пару остановок в вагон зашла Она с подругой и, мы опять оказались рядом. По пути до общаги познакомились – просто невежливо было ехать, а затем и идти молча, зная при этом, что и они, и мы врачи-курсанты из одного общежития. Ее звали Ангелика. Ангелика Александровна. Да, да! Именно так, с ударением на втором слоге. Ну, а следующая встреча у нас была в лифте, застрявшем между этажами, в котором мы вдвоем провели около часа. Я был слегка подшофе, а посему нагловат. Когда на третьем этаже она вошла в кабину лифта я, неожиданно для себя, медленно продекламировал, пристально глядя ей в глаза:

Я гляжу на тебя. Каждый демон во мне
Притаился, глядит.
Каждый демон в тебе сторожит,
Притаясь в грозовой тишине...
И вздымается жадная грудь...
Этих демонов страшных вспугнуть?
Нет! Глаза отвратить, и не сметь, и не сметь
В эту страшную пропасть глядеть!

…а потом, наклонился, поцеловал ее руку и сказал:

- Я очень хочу смотреть в Ваши глаза и не могу свои отвратить от Ваших!

Честно говоря, я ожидал получить по морде, но она – о чудо! – очень смутилась, покраснела и как-то растерянно улыбнулась. В этот момент я и увидел ее глаза, другие глаза… Они, оказывается, были очень большими, голубыми, какими-то детскими и даже немного беспомощными. Вот эта смущенная улыбка, на таком строгом и неприступном лице, ее растерянность подействовала на меня как удар молнии…. В лифте, пока мы висели меж этажами я, не закрывая рта, беспрерывно читал ей своих любимых поэтов серебряного века. Вино и вдохновение играли во мне. … Потом был чай в ее комнате и долгие, долгие - за полночь - разговоры. Мы просто говорили. Говорили обо всем и нам, неожиданно, вместе было очень легко. Как будто наше знакомство длилось давным-давно! Когда я уходил, а это было около двух часов ночи, то чувствовал, ее нежелание расставаться. Здесь не было какого-то иного подтекста. Просто мы ощутили взаимную симпатию, взаимное влечение, людей, оказавшихся близкими по духу и интересам. Мы, тогда, поняли, что нам просто хочется общаться, нам было интересно друг с другом. Уходя, я все равно не думал о ней как о возможной любовнице. Да, я, наверное, этого уже тогда хотел, но мне почему-то было стыдно так думать об Ангелике. Не знаю почему! Может быть потому, что она была старше меня на девять лет? Или потому, что у нее было двое взрослых детей? Видимо, все сразу.… И еще! Я, наверное, как гурман оттягивал нашу неизбежную близость неосознанно и, конечно же, без какого-то умысла. Просто я увидел в ней то, чего не мог предполагать - ее душу, оказавшуюся родственной, близкой и – неожиданно! - тонкой и ранимой. И мне просто хотелось быть рядом, быть другом. Я боялся, что интимная близость разрушит это чувство - ее трепетное доверие ко мне и мое, нежно-трогательное отношение к ней. Она, находясь рядом, как бы вырвалась из каких-то своих, внутренних тисков, в которые ее загнала и напряженная, изматывающая работа и, наверное, жизнь. Наедине со мной она становилась беспечной, даже легкомысленной девушкой и я, как ни странно, будучи значительно моложе, становился для нее в такие моменты старшим товарищем. Я не хотел этого разрушать….

Но мы были живыми людьми. То, что должно было случиться – то, в конце концов, и случилось, природу не обманешь! 23 февраля все мужчины нашей жилой секции под предводительством Иваныча ушли в ресторан и мы с Ликой остались одни. Немного посидели в ее комнате и потом пошли к нам, понимая, что случиться дальше. У нас в секции Лика, прежде чем зайти в комнату, внезапно остановилась, взяла меня за руку и, посмотрев в глаза, тихо спросила:

- Саша, а как я потом буду жить, что потом будет со мной?

Это был ужасный вопрос! Я не знал, что будет с ней, я не знал, что будет с нами, и ничего не смог ей ответить. Нам до этого, было просто хорошо вдвоем, и мы не были уверены, что, став близки, сохраним это чувство. Мы оба боялись того, что произойдет, мы оба боялись будущего! Ничего ей я не смог сказать … Мы немного постояли, как бы насмеливаясь, и шагнули в комнату. … Дверь захлопнулась и, мир взорвался! Все барьеры рухнули, и мы впились друг в друга, торопливо, неистово, будто спасались от самих себя, будто спешили наверстать упущенное, будто закрывали объятиями друг друга от страшного окружающего, враждебного мира, закрывались от будущего. …

Сколько прошло времени, прежде чем наши объятия разжались, я не знаю. Мы в тот момент были единым целым, единым дыханием. Были только мы и пустота вокруг…. В себя мы пришли под утро, когда в комнате стало светать. Нам было радостно и легко. Легко потому, что худшего не случилось – мы любили! Вот с этого дня и началось безумие – другого слова для наших отношений и не подберешь. Все окружающее для нас исчезло, стало пустым и не нужным, осталось лишь восхитительное счастье и радость, бесконечного взаимного познания. …

Все дальнейшее, а это почти два месяца жизни, я не запомнил. Они были заполнены только Ангеликой и, кроме Нее, ничего в памяти не осталось. Она заслонила собой все – и учебу, и друзей и все развлечения. Мы редко, но ходили с ней куда-то, смотрели какие-то фильмы, бродили по городу, который я так и не увидел.… Ребята, как-то мне сказали:

- Знаешь, Сашка, когда Вы с Ликой идете вдвоем, Вы не отводите друг от друга глаз ни на секунду. … Пусть даже при этом и смотрите в разные стороны! Вот так!

Два месяца! Как это казалось тогда много и, как быстро они пролетели! На этом, по сути, можно и закончить рассказ. Дальнейшее, в общем-то, и так понятно. Описывать подробности наших отношений? К чему это? Ведь так легко при этом перешагнуть грань допустимого! И тогда, из лирического рассказа о любви, получится пошлость. Описать, передать такое счастье – невозможно. Для этого надо быть таким же счастливым!

Конец, который бывает всему, пришел и учебе - три месяца пролетели. Все экзамены были сданы, документы оформлены, с друзьями - кто еще не уехал – попрощались! До самолета было чуть более двенадцати часов - вся ночь и ее мы провели вдвоем. У нас заранее было припасено красное вино и ее любимый сыр. Молча выпили. Я стопку, Лика едва пригубила. Потом всю ночь мы просидели, в темноте, тесно прижавшись, понимая, что друг другу мы уже не принадлежим, что все кончено! Мы прощались. Я трогал ее волосы, ощупывал лицо, нежно обнимал ее худенькие плечи, осторожно гладил удивительно маленькую и упругую грудь. В душе поднималось что-то, что выше секса – какое-то ощущение душевно-телесного единения с этой хрупкой женщиной. Я прикасался губами к ее шее, лицу, вдыхал столь знакомый мне аромат кожи, ощущал все ее тепло. Лика сидела с закрытыми глазами, склонив голову мне на плечо. Мы почти не говорили. Уже поздно, часа в два, я осторожно ее раздел, взял на руки и положил в кровать, прикрыв одеялом. Она закрыла глаза и затихла. Спала ли она? Не знаю! Я не спал - просто сидел и смотрел на нее – на столь знакомое и одновременно таинственное лицо, на распущенные волосы, светлой волной стекающие на грудь и плечо. … Она была прекрасна и загадочна в полумраке комнаты. И я, изучивший и исцеловавший каждый сантиметр ее милого лица, все никак не мог насмотреться …. Когда стало светать, она открыла глаза и тихо сказала:

- Иди ко мне, Сашенька!

Я разделся и прилег рядом. Ангелика обняла меня и, как бы про себя, прошептала:

- В последний раз, … в последний раз ….

Она гладила своими маленькими ладошками мое лицо, что-то еще шептала, шептала. Потом обняла за шею и нежно, осторожно стала целовать лицо. Губы ее были сухими и горячими. …

Так закончилась эта мучительная и горькая ночь. Ночь невыразимой нежности, ночь горького прощания….

Такси пришло во время и быстро домчало нас в аэропорт. Там, зарегистрировав билет, мы стали дожидаться посадки. Народу было мало. Нам не мешали. Ангелика стояла, прильнув ко мне и уткнувшись лицом в грудь, молчала. Молчал и я, осторожно обнимая ее худенькие плечи, поглаживая слегка дрожащей рукой густые и такие знакомые волосы. Говорить не хотелось, да и говорить было не о чем. Все уже было сказано, давно сказано. Наше молчание было понятнее слов – мы все понимали! Понимали всю безнадежность и безысходность наших отношений, понимали с самого начала. Нас бросила в объятия друг другу судьба, она нас и разлучала. Судьба в лице наших детей, судьба в разнице наших лет. Мы все понимали. … Все ли? Но почему же мне так плохо, почему, еще вчера появилось острое чувство вины перед ней, перед этой маленькой, хрупкой, и одновременно сильной женщиной? Почему вдруг, у меня в голове все звучат и звучат ее слова, сказанные тогда, в самом начале:

- Саша, а как я потом буду жить, что потом будет со мной?
Тогда я не знал, что ответить…. Не было у меня ответа и сейчас….
Вдруг Лика подняла голову, посмотрела мне в глаза и, словно подслушав эти мысли, сказала:
- На вини себя, Сашенька, и не переживай мой милый! Ты ни в чем не виноват! И запомни, мой хороший, мой любимый одно, накрепко запомни – я никогда не пожалею о нашей любви. Никогда! Что бы ни случилось, и как бы жизнь не повернулась. Я была счастлива!

Да, я это знал. Но все равно, ответа на вопрос как нам жить по одному, вдалеке друг от друга у меня так и не было…

Она еще, что-то говорила, но я больше не понимал слов. Я просто впитывал в себя звук ее голоса, смотрел в огромные, голубые глаза и не мог оторваться – они вновь стали затягивать меня в свой омут. Вдруг она замолчала, отстранилась, как-то судорожно вздохнула, и глаза ее набухли влагой. Слезы, сплошным потоком побежали по лицу, закапали с подбородка. Она беззвучно плакала, но продолжала, не отрываясь, все смотреть и смотреть на меня. Сердце мое разрывалось от нежности и горя ….

Вдруг над нашими головами грянул безжалостный, жестяной голос - разлучник:

- Граждане пассажиры, начинается посадка пассажиров на рейс номер, … следующий по маршруту ….

- Все Саша, …это тебя зовут на посадку … это твой самолет! Она немного помолчала и с силой стиснув мою руку, сказала:

- Вспоминай меня, любимый, вспоминай хоть иногда. … Прощай, Сашенька!

Мы еще несколько мучительных и бесконечных секунд смотрели друг на друга. … Потом она резко повернулась и ушла ….

Вот и все! На этом круг повествования замкнулся. Через несколько минут, я выйду на летное поле и начну свой тяжкий и бесконечный путь к трапу самолета. … Один, без Нее! Мне было плохо, очень плохо… Апрельское солнце палило нещадно …