Дочь

2

Смерть и время царят на земле,
Их владыками ты не зови, -
Все, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви.
В. Соловьев

Вот, похоже, и закончилась длинная, морозная зима. Зима, накрывшая своим ледяным крылом почти весь март. Только в последние его дни потеплело. В Шантарск пришла долгожданная весна. На асфальте, среди талого, серого снега появились первые лужи. Возле них азартно и шумно суетились неунывающие воробьи. Я стоял на автобусной остановке, подставив лицо лучам яркого, по настоящему весеннего солнца и наслаждался его теплом. Хорошо! Немного постояв, подался домой пешком, благо было и время, и настроение. Время потому, что с работы удалось уйти пораньше, а настроение – потому, что пятница, потому, что наконец-то весна, солнце. Я шел неторопливо, обходя лужи, уворачиваясь от брызг воды и талого снега, щедро летящих из-под колес шустрых легковушек. На душе было спокойно, легко еще и потому, что предстоящие выходные предстояло провести с дочерью. Думая о Стасе, я улыбался, вспоминая ее проделки и проказы. И еще я знал, что она очень скучает без меня и откровенно радуется нашим встречам. Так, думая и ни о чем, и обо всем, я дошел до дома. Лифт, как всегда не работал…

Проходя мимо почтовых ящиков, углядел в своем что-то беленькое. Ага, письмо…. Так, от кого же это? А-а-а! Володька Зенкин. Ну, да, из Питера…. Он же там учиться! Разглядывая конверт, мне вдруг стало тревожно и неспокойно. Пока поднимался на свой этаж, от хорошего настроения не осталось и следа. Открыв дверь, прошел в комнату, нетерпеливо вскрыл конверт, и в глазах запрыгали строки:

- Привет старик! …Питер … военно-медицинская академия …заканчиваю учебу, … встретил Ангелику …

Ангелику!!! Володька ее случайно встретил там, в Питере! Встретил мою Ангелику…

- Я бессильно, как подкошенный, рухнул на стул. Сердце бешено замолотило где-то в горле. …

Прошлое, ставшее уже таким далеким и забытым, опять властно ворвалось в мое сознание, в мои мысли. Как будто открылись шлюзы, и воспоминания хлынули сплошным, неуправляемым потоком: комната, вино на столе, ее горячие, сухие губы, запах волос, слезы, зал ожидания и тяжкий путь к самолету…. В ушах вновь зазвучали ее слова - те, которые преследовали меня все эти годы:

- Саша, а как я потом буду жить, что потом будет со мной?

Долго, долго я неподвижно сидел и вспоминал, вспоминал…. Ведь все эти годы я о ней ничего не знал. Ничего! Так мы с Ликой решили еще тогда, в Столице – не писать и не искать! И вот весточка о Ней – случайная и очень неожиданная! Я молча глядел на листки бумаги, белевшие на столе. Они снова и снова притягивали взор, но я не двигался, не мог их взять в руки и читать дальше. Я боялся встречи с прошлым и одновременно хотел такой встречи…. Неистовая буря бушевала в душе. Я, продолжал сидеть и почему-то бормотал невесть откуда всплывшие строки:

Прочь бегу, но знаю:
От себя бегу.
Тщетно заклинаю:
Отпустить слугу.
Как в цепях, тоскую,
Силу колдовскую
Сбросить не могу.

Наконец волнение немого улеглось, и я взялся за письмо. Володька писал, что он был на месячном цикле усовершенствования в Военно-медицинской академии. За два дня до отъезда случайно встретил Ангелику. О ней он мне ничего не написал. Просто сообщил, что Лика, для меня оставила письмо. Если мне оно нужно – он его вышлет. Если нет – сожжет, не вскрывая. Так его просила сделать Ангелика.

Боже мой! Мысли мои путались, прыгали с одного на другое: Ангелика, дочь, снова Ангелика…. Как все во мне всколыхнули эти воспоминания. В голове, то вспыхивала, то пропадала сумасшедшая, жгучая мысль, вновь увидеть Ее, еще раз прикоснуться к Ней…. Это было нестерпимо!

Весь вечер я бесцельно проболтался по квартире. Все падало из рук и ничего у меня не получалось. Не получалось даже трезво думать и рассуждать. Слишком сильным было то, что нам пришлось пережить тогда в Столице и слишком неожиданно это прошлое настигло меня, ворвалось в мою память. Даже мысли о дочери не смогли заставить меня взяться и за уборку, и за приготовление для Стаси чего-нибудь вкусненького. В конце концов, я плюнул на все и лег спать. Сон, однако, не шел: мысли бежали неуправляемой лавиной – настоящая fugo idearum. Долго ворочался в постели, не раз свертывая в жгут простынь. Затем поднялся, раскупорил заделанный на зиму балкон и вышел под ясное, звездное небо. Там, я стоял и стоял, пока совсем не замерз, и тихонько, почти шепотом, читал стихи – те, которые когда-то читал Ей….

Утро было ясным. Все комната переполнялась солнцем. Я бодренько вскочил, понимая, что проспал и раскачиваться уже некогда. Гантели и холодный душ оперативно привели в тонус и тело, и душу. Наскоро позавтракав, принялся за дела. Успел налепить столь любимых Стаськой пельменей – они у нас были обязательным номером. Я уже заканчивал уборку, когда позвонила Анна и сказала, что она Анастасию повела на автобус и просила дочь встретить. Все! После этого исчезли все посторонние мысли. Кое-как растолкал по углам все лишнее и бегом кинулся по лестницам и лужам, боясь опоздать к приезду дочери.

К автобусу я, конечно, успел и встал дожидаться ее там, где и всегда - на лестнице ведущей к Универмагу. Стася очень любит, когда, встречая ее, я стою в отдалении. Ну, а меня всегда немного забавляло то, как она, выйдя из дверки автобуса, делает вид, будто меня вовсе и не замечает, а идет в мою сторону совершенно случайно. При этом – я издалека хорошо все вижу! – она украдкой стреляет в мою сторону смеющимися глазками, демонстрируя всем своим видом, какая она взрослая и независимая. Это наша всегдашняя, не видимая другими игра, и мы незыблемо соблюдаем ее правила. Не доходя метра три, дочь, как правило, не выдерживает и с визгом кидается мне на шею. Так было и в этот раз….

Ну, а потом мы неторопливо идем домой. Рот у Стасеньки не закрывается. Я, за недлинную дорогу, успеваю выслушать про все ее «важные» дела. Про класс, учеников, учителей, про оценки, про то, кто и что натворил. Я же иду и любуюсь дочерью, вслушиваюсь в звук ее голоса, воспринимая сами рассказы вполуха. Зачастую, она, заметив мой отсутствующий и, наверное, глуповато-счастливый вид, останавливается и возмущенно восклицает:
- Папа, ты меня совсем не слушаешь!
- Что ты, доченька, я все слышу, все помню…
- Ну-ка, повтори, о чем я сейчас говорила? – требовательно спрашивает она, и я послушно перечисляю события и имена….

Дома же, едва раздевшись, Стася оглядывает квартиру и, округлив глаза, укоризненно качает головой:
- Ну, ты папа даешь! Разве можно жить в таком беспорядке? – или еще нечто подобное.

После этого дочь становится ужасно важной и деловитой. Переодевшись в домашнее, она принимается командовать, указывать и повелевать – наводить порядок. Это называется генеральной уборкой. Она проводится всегда и не зависит от реального положения дел в квартире. Я, при этом, добросовестно ей помогаю: выношу мусор, снимаю и вешаю шторы и вообще исполняю все ее указания – короче становлюсь безропотной прислугой. Эта уборка у нас продолжается долго, порой до самого вечера. И неважно, что иной раз такая уборка оканчивается еще большим беспорядком – по крайней мере, раньше такое случалось. Мне радостно и легко все это делать вместе с дочерью, видеть ее азарт хозяйки. Я понимаю, что для Стаси это, в какой то мере игра, но все это она делает искренне, с желанием помочь папе. Наконец утомившись, мы закругляемся, и я отправляю Стаську в душ. Пока она плещется в ванной, я накрываю на стол: выставляю заранее припасенные вкусности, варю пельмени и завариваю ее любимый «чай по таежному». Все, на этом трудовой день заканчивается. Мы ужинаем и отдыхаем. Потом у нас вольный вечер. Это значит, что Стася будет меня донимать всяческими вопросами, фантазиями и играми. Впрочем, иногда она серьезна – делает особо важное домашнее задание. Чаще это бывает литература: либо сочинение, либо заучивание наизусть какого-нибудь большого стихотворения. Тогда мы вместе копаемся в книгах, подбираем материалы, пишем и учим. Как же бывает интересно наблюдать за серьезной Стасей. Вот она хмурит брови, что-то шепчет про себя. Потом, подперев кулачком щеку, надолго задумывается над чем-то …. Никто нам в такие вечера не мешает. Телефон не звонит, гости не приходят. Нам с дочкой хорошо и легко….

В такие субботние вечера мы, как правило, засиживаемся допоздна, несмотря на все наказы и запреты её мамы. Спать дочка отправляется в спальню, на мою кровать. Там она может поспать подольше, а я, не опасаясь ее потревожить, успеваю по утрам сделать множество дел. Впрочем, иногда Стаська, закутавшись в одеяло прибегает ко на диван и усаживается рядышком. Это значит, что у дочери какая-то «серьезная» проблема, требующая обязательного и непременно тайного обсуждения. Так осенью мы решали вопрос, как ей отнестись к однокласснику, который ее постоянно дразнил и дергал за волосы, а потом выяснилось, что он влюблен в Стаську и она не знала, что ей делать. Вот за такие поздние посиделки и обсуждаемые на них «тайны», Стася называла меня своей лучшей подружкой. От этого «титула» сердце мое совсем таяло….

Так было и в этот раз. Я уже улегся на диван, когда вдруг заявилась Стася. Была она необычайно серьезна и даже мрачна. Полутьма делала её худенькое лицо не по годам взрослым и даже каким-то отстраненно незнакомым:

- Пап, можно тебе задать вопрос? – как-то робко и нерешительно спросила дочь.
- Конечно, доченька – несколько удивленно ответил я – задавай, твои вопросы, будем в них разбираться.
- Да нет, у меня один вопрос – дочь снова помолчала и вдруг, насмелившись, бухнула:
- Па, а кто такая Ангелика? - Вот это да! Сон мгновенно улетучился.
- Стася, а разве можно читать чужие письма?
- Нет, папочка, я не читала, чесслово не читала – дочка в волнении приподнялась на коленки и прижала кулачки к груди - Просто, оно лежало открытым в секретере и я, случайно прочла несколько строк, когда вытирала пыль.
- Н-да, поделом мне – пробурчал я, приподнимаясь. Затем, накинув халат, сел на диване – нечего разбрасывать свою корреспонденцию – грустно усмехнулся я.
- Папа, это та женщина, из-за которой вы с мамой развелись, да?
- Да – помедлив, ответил я.
- Па, а она кто? Ты ее любишь? А почему она в другом городе живет? Расскажи о ней – вопросы дочери полетели один за другим.

Я молча встал, запахнул халат и босиком пошлепал на кухню. Там, собираясь с мыслями, попил водички и вернулся в комнату:

- Стася, я не уверен, что ты об этом должна знать! Сказать коротко – значит, ничего не сказать, а рассказывать подробно - я помолчал и продолжил – не сумею рассказать так, что бы было понятно.
- Па, ну почему, я же большая, мне уже четырнадцать лет …
-Осенью, дочка, будет четырнадцать, осенью, а пока только тринадцать.
- Ну и что, подумаешь! … Я пойму!

Я опять поднялся, подошел к окну, раздвинул тяжелые шторы и стал смотреть на редкие, светящиеся окна в доме напротив.

- Знаешь, доченька, дело даже не в том, поймешь ты или нет! Дело в том, что я и сам, наверное, не понимаю. За все эти годы я и себя то не смог понять, а тут еще и тебе объяснить …. Не смогу, не получится…. Да, и не готов рассказывать, не могу Стасенька. Может потом, позже, когда вырастишь? – спросил я и с надеждой посмотрел на дочь. Стася по прежнему была напряженной и ее широко открытые глаза смотрели прямо на меня.
- Папа, ты к ней уедешь, да? – каким-то незнакомым, ломким голосом спросила дочь, и я понял, что именно это главное. А затем на меня обрушилось небо, когда Стася, не дождавшись ответа, жалобно спросила:
- А как же, папа, я потом буду жить без тебя, что потом будет со мной, если ты уедешь?

Это было невозможно, это было необъяснимо, это было страшно, но дочь, почти слово, в слово, повторила вопрос, заданный мне когда-то другой, взрослой женщиной:

- Саша, а как я потом буду жить, что потом будет со мной?

Я, онемев, смотрел на враз повзрослевшую, замершую в напряжении Анастасию и не мог вымолвить ни слова…. Затем, в душе моей что-то прорвало и, отпустившись на колени, я заплакал, обнимая холодные и худенькие ножки дочери. Стася гладила меня по голове, и тоже молчала…. Слезы лились и из ее глаз….

Потом, успокоившись, я что-то лихорадочно говорил, утешал, о чем-то рассказывал, что-то обещал – слова не запомнились. Постепенно она успокоилась. Я накрыл её одеялом и дочка, уткнувшись лицом в подушку, лишь изредка всхлипывала, глотая остатки слез. Наконец Стася, не выпуская моей руки, затихла. Сон вступил в свои права. Я еще немного посидел рядышком, затем осторожненько перенес её на кровать…

Ночь была уже в самом разгаре. Окна в соседнем доме были черны. На кухне я, не зажигая света, нашарил в шкафчике початую бутылку водки и хлопнул полный стакан. Потом долго сидел в темноте, ощущая, как спиртное потихоньку вымывает из души страшное внутренне напряжение. Мыслей не было. Пустота и безнадежность сковали меня.

На утро, ни я, ни Стася, о вчерашнем не вспоминали. День провели дома. Куда-либо идти не хотелось, не хотелось, и отпускать ее домой. Да и дочь ни на шаг от меня не отходила. После обеда, созвонившись с Анной, мы пошли на автобус. Стася была молчаливой и, идя рядом, крепко держалась за руку. Впрочем, она всегда уходила от меня нехотя. И лишь на остановке, она вдруг как-то жалобно попросила:

- Папа, позвони маме, а? Попроси, что бы она меня отпустила к тебе на всю неделю?

Я, сглотнув комок в горле, молча кивнул. Потом дочь, так и не поцеловав меня, села в автобус и уехала. Я знал, что Анна не отпустит Стасю ко мне так надолго. Знала это и Стася…

По пути домой я зашел на почту и отправил Володьке телеграмму: «Срочно высылай письмо». Иначе поступить я не мог! Ровно через неделю, в такую же пятницу, я получил конверт, в котором было первое за все эти годы письмо Ангелики.

Вот оно:

«Здравствуй, Сашенька, здравствуй, мой любимый! Никогда не думала, что когда-нибудь буду тебе писать, но, встретив Владимира – поняла, что это знак, что это судьба, удивительная, еще и тем, что с безумных дней в Столице, прошло ровно девять лет и тебе сейчас столько же, сколько мне было тогда. Ну, а мне … даже и думать не хочется. … Знаешь, Саша, мне нисколько не стыдно писать тебе о любви, через столько лет и в таком возрасте. Я ведь всегда знала, всегда чувствовала, что, ты меня любил, что для тебя, это была не просто интрижка … Я тогда, в последнюю ночь в нашей комнате и там, на аэродроме, ясно почувствовала и поняла всю твою боль.

Мне Владимир все рассказал. Так, что я все знаю. Как странно, но и у меня произошло то же самое. Я не смогла обманывать мужа. Не смогла и все! И ведь ехала-то домой из Столицы с твердым намерением все забыть! Хотела все похоронить глубоко, глубоко – так, что бы ни кто не догадался. Не смогла! Не получилось забыть тебя. И тоже не смогла спрятать нашу любовь…. Муж вскоре все понял, а я не стала увиливать – все рассказала. Через год, когда мы официально развелись, он, был для меня уже совсем чужим человеком. Сын Ванечка, как раз поступил в институт. Ну, а я уехала в Афганистан. Там, в Кабуле, почти два года работала хирургом. Бывала и в рейдах, в горах. Очень много оперировала. Иногда по 18 часов не отходила от операционного стола. Уставала жутко, но это помогало забыться. Потом еще полгода работала в госпитале Ташкента. Демобилизовалась. Уехала далеко от дома, на Север, в другой город. Сын потом переехал ко мне и сейчас работает в нашей клинике. Ну, а дочь … Дочь моя вечная боль. Она мне так и не простила отца, не смогла понять, а может, не захотела. Непримиримая! Мы с ней не переписываемся и не звоним друг другу. Все, что я знаю о ней – только от Ванечки. Ну, что еще написать? Наконец то обобщила свою работу в Афгане и защитила кандидатскую диссертацию. Сейчас заведую хирургическим отделением в областной больнице.

Вот ведь как сложилась судьба! Всего - то два месяца, а как резко сломали всю нашу жизнь. И жизнь наших близких. Вернее не сломали, а круто, очень круто изменили. Как я много думала об этом! Как я ругала себя за слабость – там, в Столице. Лишь позже я поняла, что по другому быть и не могло, коли МЫ встретились. Всего два месяца вместе.… Там ведь была не просто постель, там было нечто большее. Я даже не могу подобрать слово для этого – любовь, страсть? Я часто вспоминаю твои слова. Помнишь, я тебе как-то сказала:

- Саша! Ты меня превратил в жадную и ненасытную самку! Да, да – именно в самку – это меня то! Ту, про которую все друзья и знакомые говорили, что сердце мне заменяет кусок льда! И я, кстати, так сама считала….

Ты тогда немного помолчал и ответил фразой, которая мне запомнилась навсегда:
- Это не я сделал тебя самкой. Просто мы – мужчина и женщина случайно совпали физиологически. В нас проснулись какие-то древние инстинкты первобытных предков, которым для продолжения рода требовались не слова, а запахи и еще нечто, что словами не объяснишь. Мы им - этим инстинктам - противиться не можем. Это сильнее нас. Все то, что с нами случилось - редчайшее совпадение. Это только для нас двоих. Только для тебя и только для меня. Больше такого никогда и ни с кем из нас не повторится. Никогда! Сменяй мы хоть сотню партнеров – такого больше не будет. Нам повезло, что встретились именно мы. Нам повезло, что мы испытали такое. Но мы, потом, за это будем платить всю жизнь!

И ты был, прав, мой любимый. Мы уже поплатились многим, но я так и не знаю, расплатились ли мы до конца?

Ну, вот Сашенька и все. Написала первый раз ТЕБЕ и будто поговорила с тобой. Как хочется сказать еще о многом – о своей жизни, о мыслях. Я всю ночь просидела за этим письмом, хотелось писать, писать, но получалось как-то не так, наверное, потому, что писать не умею. Верю, что ты обязательно прочтешь это письмо. И еще! Раз уж так сложилось, напиши мне Саша, я буду ждать. Свой домашний адрес писать не хочу. Не хочу принуждать тебя к каким-то поступкам. Ведь адрес – это безмолвное приглашение, ведь так? Пусть выбор будет за тобой. Каким бы он не был, я восприму его как нечто неизбежное и не подлежащее критике. Писать же мне надо до востребования, на главпочтамт Столицы так, что бы к 25 июня письмо было там. Я в этот день обязательно(!) там буду и заберу письмо. Обязательно! Ну, вот, Саша, опять я проявила слабость, столь нехарактерную для меня. А может, ты, когда прочтешь это письмо, решишь, что вот, мол, старая дура, все туда же, все про то же! Хотя нет, что это я! Ведь знаю же, что ты меня не забыл.…Знаю потому, что тогда была любовь…. Как же мне хочется увидеть тебя Сашенька! Хоть одним глазком посмотреть, хоть издалека. …. Ну, а главное …, главное – вот: Сашенька, родной мой, любимый! Через все эти годы, разделившие нас, посмотри в мое сердце – в нем по прежнему ТЫ! …»

Вот такое письмо…. Прочитав его, я впервые, с ужасом увидел и осознал всю глубину своей ошибки, своей нерешительности тогда, девять лет назад. Только сейчас я понял, ЧТО я потерял, мимо, КОГО я прошел. Предо мной, во всей своей ужасающей необратимости, открылась вся горечь потери, открылась бездна отчаяния ….

Сказать, что письмо меня потрясло – это ничего не сказать. За внешне спокойным тоном письма, я услышал Её крик о помощи, мольбу о встрече. Я опять увидел Её тонкую и любящую душу, спрятанную глубоко, глубоко под личиной холодной и властной женщины. Это письмо не только из прошлого, но и из настоящего. Зовущее куда? В будущее? Или наоборот, убивающее, все то, что еще осталось?

- Место встречи изменить нельзя – почему-то вспомнил я и грустно усмехнулся этим мыслям и тут же замер, ясно осознав: я могу встретиться с Ангеликой! Я могу сделать то, о чем мечтал, все эти годы – увидеть ее, прикоснуться к ней. Это теперь, зависит только от меня, только от меня! День и место встречи известно!

Ну, а какова же будет плата за эту встречу? Чем и как нам придется расплатиться на этот раз, что у нас осталось? А может, мы уже расплатились за прошлое? Вдруг, вопреки поговорке мы сможем дважды войти в одну реку? Кто даст ответ? Может моя маленькая Стася, или незнакомый мне Ванечка?

Вспомнив дочь, я снова, как наяву, увидел ее широко открытые, горящие тревогой и страхом глаза, услышал так внезапно прозвучавший в полутьме комнаты вопрос:

- А как же, папа, я потом буду жить без тебя, что потом будет со мной?

Это воспоминание окончательно все смешало в голове: голос взрослой и все еще любящей женщины, голос совсем юной девушки, почти девочки – моей дочери…. Смогу ли я посмотреть в самую глубину своего сердце? Что я там увижу, кого я там увижу?

От этой боли, от этой тоскливой раздвоенности я застонал и откинулся на спинку скамейки…. Скамейки? Я огляделся…. О, как! Каким-то образом я очутился в скверике, что соседствовал с моим домом. … Сидящие на другом конце этой обширной скамейки ребята подозрительно на меня покосились:

- Ты че, мужик? Плохо, что ли?
- Нет, … нет, все нормально – прошептал я немеющими губами.
- На, хлебни, … а то ишь, побелел весь – сказал один из них и протянул мне бутылку с чем-то красным. Я, поколебавшись взял ее, сделал глоток, другой… . Что-то невесомое и, кажется, очень крепкое прокатилось по пищеводу, но я не ощутил ни вкуса, ни запаха. Поблагодарив, я отдал бутылку и огляделся. Апрельское солнце припекало совсем по летнему. Было жарко – почти как тогда. … По уже сухим дорожкам скверика, во всю бегала и веселилась шумная малышня. Строгие мамы и бабушки с соседних лавочек бдительно взирали на них. Увидев, что соседи занялись магнитофоном, я поднялся и, едва переставляя ноги, побрел к выходу, а в спину мне, во всю свою озорную мощь, стеганул хриплый и надрывный баритон Поэта:

Все разбилось, поломалось,
Нам осталось только малость,
Только выстрелить в висок …